Пионер 1968-01, страница 47

— II по одной картошке мы больше не сможем давать, ответила мама и совсем покраснела от смущения.

О-о-о! Тогда мне ничего не надо давать, сказал дон Хосе. Я буду с ним заниматься без давать... как это у. вас говорится?...

Бесплатно, - подсказала мама, не поднимая глаз.

И он закивал головой и замахал руками. С этого дня мы стали заниматься с доном Хосе бесплатно. Но на,занятиях это не отразилось. По-прежнему мы. занимались каждый день по два, а то. и по три часа.

— Совсем замучил ребят, — продолжала ворчать тебя Дуся, а когда мамы не было дома, шептала нам с Сережкой: - Да бросьте вы этого болтуна! Какой от него толк? Понимаю, учил бы чему-нибудь дельному, а то — эс, парэс, устэс...

Тетя Дуся очень похоже копировала дона Хосе, и мы смеялись. Нам.с Сережкой и без того стал надоедать испанский, и, если бы не уговоры моей мамы, мы бы давно его бросили. Другие ребята бегали по улице, играли в прятки, лазили по деревьям, а мы по нескольку часов в день долбили испанский.

- Ну его! --сказал как-то Сережка. Не хочу больше заниматься испанским. Давай бросим! Завтра ребята за ягодами пойдут в лес, и мы с ними пойдем, а к дону Хосе не пойдем.

Я подумал п согласился с ним. Несколько дней мы избегали доиа Хосе, а встретив его, сказали, что мы съелп ядовитых ягод, н е тех пор у нас болит голова. Дон Хосе поверил нам и терпеливо ждал, когда мы выздоровеем.

— Не прошла голова? — спрашивал он нас.

— Нет еще, — отвечали мы.

А потом Сережка набрался храбрости и прямо заявил ему, что нам надоели занятия.

— Если бы вы нас чему-нибудь дельному учили, а то так — ерунда, — повторил он слова тети Дуси.

Дон Хосе так расстроился, что я подумал, что он вот-вот заплачет. У него и в самом деле навернулись на глаза слезы. Он хотел нам что-то сказать, но от волнения не смог подобрать нужные русские слова. Он ушел, так ничего нам и не сказав.

Мы перестали заниматься испанским и наслаждались свободой.

Началась зима, выпал снег. Мы катались с гор на лыжах и санках, играли в снежки, разделившись на два лагеря — на «немцев» и <;русских». Причем нас с Сережкой всегда

делали «немцами» за то, что мы занимались испанским. Как раз в это время пришло извещение с фронта, что Сережшш отец геройски погиб.

Внешне Сережка ничем не выражал своего отношения к гибели отца и никогда не говорил об этом. II только когда мы играли в войну, он больше никогда не соглашался быть «немцем», а всегда хотел быть «русским».

Прошло недели три. За это время мы несколько раз встречали дона Хосе. Но он так был на нас обижен, что каждый раз при встрече с нами отворачивался. К нам в гости он тоже перестал заходить. Бабка Лукерья говорила тете Дусе, что «немец» тронулся.

Ходит целыми днями из угла в угол и сам с собой по-немецки разговаривает.

Как-то раз мы с Сережкой стояли на улице около нашего дома и вдруг увидели дона Хосе.

Он быстро шел, опустив голову. Я подумал, что он нас не заметит. Но он нас заметил и на этот раз не стал отворачиваться, а даже сам подошел к нам.

Buenas dias! — поздоровался он по-испански.

Buenas dias! —- ответили мы ему.

Ну что,—спросил он,— будете заниматься? ^%

Да ну его! Не хотим! — ответил за нас двоих Сережка.

А если я вам за каждый урок буду платить картошку?

Сережка посмотрел на меня, а я на него. Перспектива самим зарабатывать и этим приблизиться к взрослым была, конечно, заманчивой.

— Если будете давать картошку, тогда будем,— ответил Сережка.

Дон Хосе просиял.

— О-о-о! Правда?! Тогда пойдемте. Сейчас пойдем заниматься!

Он быстро пошел вперед, потому что стоял мороз, а на нем было старое и холодное демисезонное пальтецо.

Мы пошли за ним. Нам не терпелось получить свой первый заработок.

Он стал нам «платить» за каждый урок по одной картошке на двоих, и мы с Сережкой по очереди брали эту картошку. Когда я в первый раз получил свою картофелину, то испытывал необыкновенную радость и гордость. Я положил картошку в карман и побежал домой. Мне не терпелось похвастать перед мамой и тетей Дусей первым заработком в своей жизни. Но внешне я решил не проявлять своего восторга. Я вошел и с таким безраз