Пионер 1968-02, страница 32

Яша Гордиенко. Снимок 1941 года.

товарищам было бы легче умирать, если бы мы знали, что эту собаку прибили.

Не унывайте! Все равно наша возьмет. Еще рассчитаются со всеми гадами. Я думаю еще побороться с ними. Если только удастся. А если нет, умру, как патриот, как сын своего народа за благо России».

«Здравствуйте, дорогие!

Я вас просил, чтобы вы передали черные брюки. Сделайте так, чтобы они были мне впору. Белых присылать не надо. Как здоровье батьки? Какое положение в городе? Книгу... Добейтесь свидания. Нашему этапу запрещают смотреть в окна. Что слышно на фронте?..

22.07.42. Яша».

А это письмо Нина принесла сегодня. Прочитала второпях — за слезами строчек не видела. Теперь перечитала его снова:

«Здравствуйте, дорогие!

Я заложил записки на дно сумки под подкладку. Возьмите их и сейчас же ис

полните то, о чем я вас прошу. В записке объяснение. Когда будете передавать завтра вторую передачу, пришлите все, что я прошу. Как здоровье бати? Привет всем родственникам.

Целую крепко. Яша.

Если расстреляют, то требуйте вещи: пальто, одеяло, подушку и прочее барахло, не оставляйте этим гадам».

Значит, в сумке, под подкладкой,— еще записки. Нина высыпала все из сумки на пол, рванула подкладку. Под ней лежало несколько тетрадных листков, исписанных неровными карандашными строчками. Письмо было датировано двадцать седьмым июля. Значит, Яша писал его заранее, еще в понедельник, а может, писал сразу после воскресного свидания.

«Дорогие родители!!!

Пишу вам последнюю записку. Сегодня исполнилось ровно месяц со дня объявления приговора. Мой срок истекает, и я, может быть, не доживу до следующей передачи. Помилования я не жду. Эти жабы отлично знают, что я из себя представляю (это благодаря провокатору!).

Я вам уже писал, что и как надо сделать. На следствии я вел себя спокойно. Мне дали очную ставку со Стариком (Петр Бойко). Он меня продал с ног до головы. Я отнекивался. Меня повели бить. Три раза водили и били в течение четырех или пяти часов. За это время я три раза терял память и один раз притворился, что потерял сознание. Били меня резиной, опутанной тонкой проволокой, грабовой палкой длиной метра полтора. По жилам на руках били железным прутом. После побоев у меня остались раны на руках, на ногах и повыше. Я стал плохо слышать на уши.

Я сознался лишь только в том, что знал Старик, а именно в том, что я был связным в отряде, пристрелил провокатора А. Садового. Конечно, в сигуранце знали, что я был командиром молодежной группы. Тех, кого знал Старик, Алешу и Шурика, арестовали, а другие из моей группы гуляют на воле. Никакие пытки не вырвали у меня их фамилий. Кроме того, я был как бы помощником у Старика, а фактически я выполнял всю работу. Водил ребят на дело, собирал сведения, готовил взрыв дома, где были немцы. Но мне помешал Старик. Эта собака меня боялась. Он дрожал передо мной, всегда заискивал. Он знал, что у меня не дрогнет рука, поднятая на провокатора. Стрелял я в про-

®