Пионер 1968-02, страница 34

не уступят тем, что сражались в гражданскую...

И еще просьба. Там, где вы достали деньги, на полке в левом углу, вверху, там должна быть отрава -н- цианистый калий. Имеет сильный запах зернышка орехового ядра. В бумаге. Бумагу, проело, Будьте осторожны: достаточно кусочка с булавочную головку — и человек будет мертв. Когда найдете, то возьмите бумажкой и всыпьте в коробочку или в бутылочку и пришлите мне. Вы поймите, что раньше времени я не отравлюсь. Если бы я хотел покончить с собой, то я бы перерезал себе вены или повесился бы. Но мне и моим товарищам Болотину П., Васькову С., Шла-тову М. это нужно. Когда нас поведут в вестибюль, откажут в помиловании и начнут вязать руки, чтобы вести на расстрел, в эту минуту мы хотим отравить себя, чтобы не переживать, когда в тебя будут стрелять. Заклинаю вас • всем для вас дорогим, не откажите в этой просьбе. Мойте хорошо руки после, как все кончите. Принесите это завтра во второй раз, как вы это делали в воскресенье и передали вторую передачу. Еще раз прошу вас — не откажите в моей просьбе. Я не боюсь смерти. Я умру, как подобает патриоту.

Целую всех крепко, крепко. Не падайте духом. Крепитесь. Привет всем родным, Победа будет за нами.

27.07.42. Яша».

...Трудно было Яше молчать на допросах или ответами приводить в бешенство палачей. Тяжело было сохранить мужество под пытками... Но тяжелее всего уговаривать Нину поскорее уйти домой, зная, что это последнее свидание, что больше ее никогда не увидишь.

Еще ночью «тюремный телеграф» сообщил: королева отказала Якову Гордиенко в помиловании.

Яша выслушал это сообщение спокойно. Но уговаривать Нину ему было невыносимо тяжело. Он знал: то, что он просил, ему передать не успеют, но переписывать записку не было ни времени, ни смысла. Он знал: расстреливают вечером до наступления сумерек — боятся, чтобы не разбежались в темноте заключенные или чтобы партизаны не устроили налет во время казни.

Вернувшись в камеру, он упал на мокрый цементный пол, прижался к нему щекой, раскинул обессиленные руки, закрыл глаза... Надо уснуть, набраться сил — впереди еще борьба, враги не должны увидеть его слабым...

Несколько минут Яша лежал неподвижно, прислушивался... Тихо. Что-то шуршит, кто-то дышит рядом.

Яша открывает глаза, приподнимает голову. Тесная, как гроб, камера. Сквозь узкую зарешеченную щель под самым потолком едва сочится дневной свет. У двери — зловонная параша. В стену вмурован железный стул. В углу — пальто и одеяло в бурых пятнах засохшей крови. И сверху на грязной подушке—■

огромная серая крыса. Она, не переставая часто-часто двигать челюстью, сторожко уставилась на него круглыми, как смородина, глазами. «Плохи же твои дела, Яша, если даже эта тварь тебя не боится!» — подумал Гордиенко.

— Врешь! Я живой еще! —крикнул он, поднимаясь на ноги.. Крикнул не крысе, а всем тем, кто ждал его" за дверью, в тюремном вестибюле.

...В вестибюле им связали руки. Их было пятеро. Впереди — Яша Гордиенко. Бледный, лобастый, широкоскулый, с черными разлетистыми, как крылья у чайки, бровями. В матросской тельняшке, припрятанной в камере для этого случая.

Слева, все время поглядывая на Яшу, приятель его отца, служивший с ним на «Синопе», Михаил Бунь-ко. Справа — какой-то парень, кажется, шофер, фамилию его Яша не мог припомнить. Сзади, во втором ряду, Петр Продышко и Петр Болонин, партизаны, осужденные по делу Бадаева.

...За высокими тюремными стенами не видно было закатного солнца, только багровый отсвет ложился на белое облачко в самом зените.

— Видишь,— шепнул Бунько,— как знамя над нами... Алое...

Справа вдруг всхлипнул парень-шофер.

Яша обернулся к нему.

У парня тряслись посиневшие губы. По мертвенно-белому лицу текли слезы. Глаза были налиты ужасом.

— Смелее, друг!—кинул ему шепотом Яша.— Смелее, не надо показывать гадам свой страх!

Но парень уже не владел собою. Рыдания прорывались из груда помимо его воли.

— Смелее, товарищ! Смелее!—подбадривал его Яша.

А стена ближе, ближе...

— Смело! — крикнул Яша властно, чтобы заглушить плач шофера, и запел:

— Смело, товарищи, в но-гу, Духом окрепнем в борьбе-е...

— Прекратить! — закричал начальник конвоя, подскакивая к Яше и потрясая пистолетом перед самым его лицом.

— В царство свободы доро-огу...

И сзади, заглушая рыдания шофера и крики конвойных, зарокотали голоса:

— Грудью проложим себе!

— Прекра-тить пе-сню!—надрывался начальник конвоя.— Конвой!

Конвойные набросились на узников. Кулаками, прикладами автоматов, черенками лопат стали избивать их. Но песню уже ничто не могло заглушить.

Яша пел:

— Вышли мы все из народа, Дети семьи трудовой...

Конвойный подскочил к нему, размахнулся лопатой и рассек голову.

Падая, Яша видел, как багряное облако вспыхнуло и развернулось огромным полотнищем во все небо...

Он слышал, как рокотало вокруг:

— Братский союз и свобода — Вот наш девиз боевой!..

...Нина Гордиенко сохранила письма брата и передала их первым советским бойцам, вступившим в освобожденную Одессу в апреле 1944 года.

В Одессе именем Яши Гордиенко названа улица, городской Дворец пионеров, школа, в которой учился Яша, в золотых лучах солнца сияет его имя на борту белоснежного парохода, и вечно пламенеть этому имени в сердцах пионерии.