Пионер 1988-01, страница 17в зале было полно, а нас на сцене — четыре писателя-выступ ате ля и один писатель-председатель Я рассказал, как дядя Сергей вылавливал бандитов, оберегая покой московских домов, переулков и улиц, как обезвредил ворюгу-убийцу Кар-лушу. Как дядя Серега радовался ночным праздничным салютам в честь освобождения от фашистов новых и новых городов и земел! Дядя Серега уходил на дежурство, надвинув на лоб краснозвездную фуражку с лакированным козырьком. А однажды вернулся с орденом Красной Звезды. Мы сразу догадались: орден — за всех спасенных от подлого Карлуши и других бандюг. И тут же забыли о подвигах соседа: наутро чистая милицейская форма как всегда, сохла на веревке, а мы привычно гоняли по площадке мяч. Когда я закончил выступление, то и не подозревал, какие неожиданности случатся вскоре и что их причиной будет обыкновенная лампочка. После выступления я шепнул председателю, что спешу, и пошел за кулисы А за сценой — тьма египетская кто-то выключил «дежурную» копеечную лампочку. Взобрался я осторожно по ступеням, попробовал найти дверь с табличкой «выход» и не нашел ее. Сделал в темноте несколько шагов и рухнул куда-то вниз, в глухое, мертвое пространство, будто в ночную пропасть. Успел лишь выбросить вперед руку со своим верным портфелем, с которым не расстаюсь никогда. ...Очнулся я на лавочке в маленьком уютном дворе. Со всех сторон зеленый квадрат обступили старинные особняки. За особняками - современные дома, и среди них — знакомое пузатое здание с куполом. Да это клуб, где я только что выступал! Недалеко от лавочки - мой портфель И все из него вытряхнулось Зонт, бумаги авторучка. Попытался встать, чтоб собрать вещи, и повалился на лавку. Так Левая нога совсем непослушна — вывихнута или, даже хуже того, сломана. — Больно? — вдруг раздался рядом писклявый голос. Я повернул голову и увидел девочку с исписанным листком в руке — Девочка,— сказал я - положи бумагу в портфель. — Сейчас. А что такое «Уйди-уйди»?— Она вчитывалась в мои каракули. •— Это рукопись ответил я. А рукописи нельзя читать без разрешения автора. Иди играй. Я нарочно соврал: в новой повести, кроме названия и нескольких страниц начала, ничего пока не было. А девчонка не отстает — Вы тот самый писатель, который пропал из клуба? Вас ведь ищут, мы были там.. Раз ищут, значит, найдут,— успокоил я ее.— А «Уйди-уйди» — это древняя довоенная игрушка... — Довоенная,- повторила шепотом моя собеседница и затаила на миг дыхание.— А какая? Нет, голос у нее вовсе не писклявый, а приятный, теплый. Я оперся спиной о твердь скамьи, приподнялся, огляделся. Смотрю: рядом с девчонкой в красной майке и отбеленных солнцем и стиральным порошком голубых джинсах два пацана - один вроде бы прирожденный спортсмен, загорелый, с выпуклой мускулатурой, а второй — подлиннее и похудее — бледный, даже чуть синеватый, с выдающимися ушами и шлеп-шлеп губами. Кто вы такие? — спросил я, постепенно приходя в себя Оказалось, девочку звали Аленой, а ее братьев — Киром и Ветром. Как я потом выяснил, «Алена> было имя подлинное, зафиксированное в метриках. Кир же был наречен от рождения Кириллом, а Ветер — Вертером. Когда подрос и стал соображать, что к чему, ему, естественно, не очень понравилось это романтическое имя. И он объявил себя Ветром; а брат и сестра при особых обстоятельствах, когда обществу требовалось проявление необычных способностей старшего брата, величали его Ветрогоном. - У нас есть свой больной,— объявила Алена, уложив все мои вещи в портфель.— Хочешь посмотреть? Я кивнул. Алена указала на зеленый мусорный ящик, стоявший в углу двора. Пожалуй, зря назвал я его мусорным. Ящик, наверное, никогда и не служил для мусора. С первого взгляда было видно, что это очень чистенький, редкого ярко-зеленого цвета давно забытый взрослыми какой-то радостный ящик. При поддержке ребят я допрыгал до него на одной ноге, ухватился рукой за угол дома, откинул крышку И увидел что-то рыжее, лохматое, тяжело дышащее, аккуратно накрытое синей школьной курткой Приподнял куртку, а под ней — совсем больной пес. Глаза закрыты, шерсть свалялась клоками. — Давно он здесь? — спросил я — Три дня,— хором ответили мои знакомые.— Мы дежурим по очереди. — Никуда не годится. Надо его либо домой, либо в лечебницу. Но домой...— Ребята растерянно переглянулись. — Все ясно. Несите сюда бутылку с водой! Соску! И мой портфель! — распорядился я. Через несколько минут из подъезда большого дома была доставлена бутылка из-под «Пепси» с теплой водой и соской. Я выудил со дна портфеля лекарство и кусочек сахара. Растворил сахар в воде, протянул бутылку Алене. Осторожно достал из ящика пса, прижал к груди. Разжал пасть, сунул две таблетки аспирина и вслед за ними соску. Пес глухо зарычал, но портить пальцы не стал, причмокнул. И вот тут я неосторожно ступил на больную ногу и охнув, повалился вместе с псом на землю. Пес для меня уже не существовал, мир был заполнен болью. Я уже видел спешащую сквозь город «Скорую», которая отвезет меня в Склифо-совского. Я попрошусь не в новый шестнадцатиэтажный корпус, а в старый — у Большой Колхозной площади, потому что я родился рядом со старым «Домом милосердия» и знаю его наизусть. Я буду лежать в палате, где лежали раненные в боях с Наполеоном, с японцами, с немцами, с фашистами, а до них лечились отставные офицеры, нижние чины, престарелые священники и три иноземца. Недаром граф Шереметев назвал свой дар Москве «Странноприемным домом»... Когда я начну поправляться, то обойду на костылях все уголки великого больничного ансамбля, зайду в помещение бывшей церкви, вспомню о дивнопрекрасной крепостной актрисе Прасковье Ивановне Ковалевой, ставшей незадолго перед ранней смертью графиней Шереметевой. Ей и посвящен весь этот ансамбль милосердия Но почему так долго не едет «Скорая»? Ф
|