Пионер 1988-01, страница 8

Не успел я удивиться второму названию одного ножа, как старшая дочь Еване взяла у бутуза Пети то ли хар, то ли теню и принялась им выкраивать из куска оленьей кожи узенький ремешок. Поскоблит жесткую кожу и вырезает, поскоблит — и режет дальше.

— Этим ножом одежду можно кроить,— сказала она.— Поэтому сэдорабць он называется.

Я окончательно запутался. Если нож просто нож — то он хар. Подвесь его к охотничьему поясу — станет теня. А дай в руки женщине, станет она кроить оленью одежду, тут особое слово появляется, его и не выговоришь сразу — сэ-до-рабць!

Стал я это слово на все лады повторять. Сэд-о-раб-дь. ...Сэдо-раб-ць. И вдруг представилась мне картинка: сидит женщина за работой— сэдо-раб... Скребет шкуру оленя острым ножом— бць-бць. И, наверное, поет тихую северную песню, где такие же картинные слова.

Удивителен язык, где слова, как картинки. Тут и не нужен рисующий глаз. Достаточно рисующего уха. Слушай и представляй. Задумался я, представляя ненецкие слова-картинки. А дедушка Илко толкнул меня в бок и говорит:

— А ножны из бивня мамонта. Слово такое русское— мамонт. Древнее.

Олений кулек

Вдоль кромки снежной сопки долго бежали оленьи рога. Будто ни с того ни с сего пустились в пляс кусты тальника. И вдруг разом вынырнули из-за сопки два оленя. Они тяжело работали ногами в рыхлом снегу, громко фыркали, пуская из ноздрей паровозные струйки пара. За поднятой оленями снежной пылью сразу и не заметны были длинные деревянные санки. В санках сидел кулек из оленьих одежд. Из кулька торчала длинная палка-хорей. Шшу-шшу! — подгонял оленей кулек и грозно шевелил хореем. Оленья упряжка перевалила через невысокую сопку и выкатила прямо к стойбищу.

— Хоп! — крикнул кулек тоненьким голоском и соскочил с санок.

Из всех балков высыпали оленеводы.

— Саля приехала! Александра! Какие книги привезла?

Олений кулек оказался библиотекаршей Салей из Красного чума — поселковой библиотеки. Быстро распаковала Саля-Александра свой олений баул. Каждому привезла что-нибудь.

И вот уж сидят братья Тайбарей. Сатако читает газету «Правда». Папако развернул цветной журнал «Огонек». Сэрако листает толстую книгу— на месяц чтения! Старшая сестра Еване в журнале «Работница» наряды разглядывает. А дедушка Илко посадил на колени бутуза Петю и малышку Венеру, читает им вслух сказку про волшебного старика Вэсако.

Только бабушка Ватане ничего пока не читает. Она хлопочет вокруг библиотекарши Сали-Алек-сандры. Накормить ее надо, чаем напоить. Дальняя дорога была до стойбища. И обратная предстоит.

Люлька в санях

Приехала в стойбище поющая бригада. Артисты. Аккордеон привезли. Артистов в самый боль

шой балок пригласили. В бригадирский. А зрителей столько, что и снаружи, в дверях стоят. Те, кому и в дверях места не хватило, ухом к оленьей стенке балка приникли.Только дедушка Илко в этой толкотне не участвует. Сидит в сторонке на твердом гребне сугроба.

Зарокотал басами аккордеон. Разом ахнула поющая бригада:

Белая акация в цвету-у...

Дедушка Илко вздрогнул, выпростал ухо из-под капюшона, прислушиваясь к этой совсем не северной песне. Громко поют артисты. Всем слышно. И вдруг: шшу-шу! Хэ-хэй! О-хэй! Оленья упряжка. А на ней Клара из соседнего стойбища.

— Опоздала?! Уже начали петь артисты?

— Полтундры пробежала,— удивился дедушка Илко.— И чего торопилась? К вам тоже артисты приедут.

— А я два раза послушаю! — засмеялась молодая Клара и сунула дедушке Илко кожаный сверток, перевитый оленьими ремешками. Сверток запищал, и дедушка Илко тихонько запел ему совсем северную вьюжную песню: а-аа, о-оо, у-уу...

А молодая мама Клара протиснулась к дверям балка и замерла.

Нежная акация, снежная мете-ель...

Фыркали олени, скрипел снег, басил аккордеон, тоненько попискивал олений сверток на коленях у дедушки Илко, и летела над балком, поднималась вместе со струйкой дыма все-таки немного северная песня:

Снежная акация в саду-уу...

Тухарт

За мной прилетел вертолет. Я прощался с бабушкой Ватане. И с дедушкой Илко. Покачал на прощание на коленях малышку Венеру. Крепко пожал руки братьям Папако, Сатако, Сэрако и бутузу Пете. А старшая дочь Еване подкатила меня на оленьей упряжке прямо к брюху вертолета.

Смотрел я, не отрываясь, в круглое окошко вертолета. Ждал, когда кончится снежная тундра, чтобы в последний раз махнуть ей рукой. Но все тянулась и тянулась тундра в морозном тумане. Холмистые ровные снега. А вон через эти снега пролегла ровная лыжня. Нет, это дорога шириной с лыжню. Куда дорога? Откуда? Кто по не*: ездит?

Вдоль голубой полосы дороги летел наш вертолет. И, казалось, уже летят они наперегонки — дорога-стрела и гудящий комарик-вертолет. Кем пущена, куда воткнется эта бесконечная стрела дороги? И вдруг я увидел впереди на самом острие дороги пучок огня. И показалась тогда мне эта дорога длинной рукоятью факела, упавшего в сверкающий снег.

— Факел! — гаркнул из кабины летчик, перекрывая шум винта.

— И мне так показалось! — обрадовался я.

— Не показалось, а точно! По маршруту как раз под нами Тухарт. Это по-ненецки. А по-русски — Пылающая земля. Или Факел. Поселок газовиков. Тянут трубопровод на материк. Газ тут природный,— отрывисто бросал мне из кабины летчик.

А я уже жадно разглядывал стежку домиков круглые банки газохранилищ. Разглядывал и думал, что мне приятно повторять имя этой снежной стороны— Пылающая земля.

©