Пионер 1988-03, страница 23

устроенном обществе? Все люди, начиная с 9-летнего возраста, заняты трудом, причем не абы каким, а тем, что требует высокой квалификации. связан с машинами, нужен людям, оплачивается полной мерой. В процессе труда у всех людей, в том числе и совсем молоденьких, девятилетних. возникает масса вопросов: почему этот металл тяжелей того, отчего огонь горит на воздухе, а если его чем-нибудь прикрыть, так и не будет гореть, как правильно написать докладную мастеру? Ну, в общем, тысяча и один вопрос. на которые хочется найти ответ, оттого рука сама тянется к учебникам и книгам, и не надо никого убеждать, что ученье — свет. А если еще присовокупить к груду и учению занятия физической культурой («гимнастикой», как написано у Маркса), то и получится человек гармоничный, который сумеет горы свернуть, если это потребуется.

А теперь оглянись, пожалуйста, вокруг. Похожа твоя нынешняя жизнь на ту, о которой писал Маркс? Что полезного ты произвел, начиная с девятилетнего возраста? Много ли денег заработал? Скорее всего, ты не сумеешь даже ответить и на такой вопрос: а зачем ты, собственно, учишь в школе именно эти предметы, а не какие-нибудь другие? Что, составители программ лучше тебя знают, какие знания тебе пригодятся в жизни, а какие выветрятся из памяти на другой день после окончания школы? Но ведь не злоумышленники они — те люди, что мучат тебя бесполезными сведениями, да и Маркса они наверняка читали. Но раз читали, то почему же не поступают именно так, как он писал?

Да потому, что лишь в страшном сне может присниться взрослым людям, что нынешний девятилетний ребенок — хрупкий, неумелый И бестолковый — придет в цеха современного производства.

У Макаренко все именно так и было, как Марксу хотелось. Точнее, там начиналась такая жизнь.

На заводе, который работал при коммуне, ребята выпускали фотоаппараты «Феликс Эдмундович Дзержинский», а сокращенно «ФЭД»,

в честь человека, чье имя носило их учебно-воспитательное учреждение.

Фотоаппарат «ФЭД» был на переломе двадцатых и тридцатых чудом техники. Он, в общем, и сейчас тебе не по зубам: попробуй-ка сделай его своими руками, имея в распоряжении лишь стекло, сталь и пластмассу. А твои ровесники, многие из которых и ростом были тебя пониже (до войны народ вообще был помельче, чем нынешние акселераты), собирали и »ФЭДы», и электросверлил-ки и хозяйство держали такое, что им мог бы позавидовать иной из наших колхозов-совхозов. И в свои тринадцать лет ребята прекрасно разбирались И в хозрасчете, и в самофинансировании и умели по очереди командовать своим сложным трудовым коллективом. Твоим родителям приходится сегодня заново осваивать эти азбучные истины. Что поделаешь, вся страна нынче учится тому, чему мы могли бы выучиться еще много десятилетий назад, если бы развитие наше пошло несколько иначе. Иначе, но как? А вот так, быть может, как это у Макаренко было — он ведь на практике применил идеи Маркса, делал, как было написано в его толстых книгах, предупреждавших, что иного способа воспитать человека гармоничным и всесторонне развитым нет. Не бывает. Хоть ты всю мировую культуру обрушь на его бедную голову, того лишь и добьешься, что его станет тошнить от умных книг, от классической музыки...

А ребят-коммунаров от культуры не тошнило, хотя, казалось бы. книга, театр занимали в их жизни не самое важное место. Да, конечно, коммуна абонировала постоянные места в Харьковском театре — не пропускала ни единой премьеры, клубом заведовал у Макаренко удивительный человек — фантазер, умелец, весельчак Виктор Николаевич Терский, и все-таки стержнем коммуны был завод с его скрежетом и лязгом. Как же все это сочетается?

Я, кажется, понимаю как.

Не так давно совершил я безо всякой машины времени удивительное путешествие сквозь эпохи, Заплатил пятачок, доехал до станции метро «Удельная» — дело в Ленин

граде было, долго шел вдоль бесконечного забора, пока не приметил калитку, сквозь которую можно пройти на территорию спецшколы для «трудных». И сразу попал на заседание Совета командиров и окунулся в атмосферу, которую пытался описать на страницах своих книг Антон Семенович Макаренко. Представляете, сидит в уголке педагог и наблюдает за тем, как спокойно и уверенно крутится-вертится его творение— не бездушный механизм, а коллектив, состоящий из сотен ребят, вырванных из лап голода, невежества и злобы. Вот поднимается двенадцати летний шпингалет и радостным голосом сообщает, что их класс, раздумывая, на какую бы общественно важную надобность израсходовать собственные тысячи, заработанные тут же, в школе, единогласно принял решение: часть отдать в фонд спасения зоопарков, а часть — в Детский фонд, чтобы улучшить положение дел в тех учреждениях, где пока и не пахнет макарен-ковскими достижениями.

Они там еще много чего решали на своем Совете командиров так засиделись, что не дошли до последнего, седьмого по счету, пункта повестки дня — обсуждения провинившихся. Махнули рукой — а ну их, провинившихся, потом как-нибудь обсудим, тут столько более значительных дел. А вот вопрос о собственном чтении они обсуждали серьезно, не торопясь. Призвали к ответу библиотекаря, и та, запинаясь, говорила о том, что она всемерно старается придерживаться списка рекомендованной литературы, а то, что на всю школу только один томик Джанни Родари, так где его достанешь, он ведь не лежит в магазинах и коллекторах!

Эй, благополучный ровесник! Может, с того ты и начнешь приобщение к наследию Макаренко, что вышлешь в Ленинград, на улицу Аккура-това, в спецшколу, томик Джанни Родари или другую какую книжицу, не прочитанную в детстве этими мальчишками, в которых проснулось и самоуважение, и желание знать не меньше, чем знаешь ты?

А началось все лет семь назад.

Ф