Пионер 1988-07, страница 5

кричать, что я больше не буду и чтобы она меня выпустила.

— Завтра родителей в школу.— Она сказала это тихо и как-то устало, повернулась и пошла прочь.

Господи, почему мне было тогда так стыдно? Ведь я же был не виноват, совсем не виноват!

Вся голова у меня будто бы была в этой пене. Я отплевывался, фыркал, искал на ощупь кран с холодной водой, чтобы смыть ее,— и не мог.

— Привет, Быстров! — вдруг отчетливо произнесла над самым ухом Уганда.

Оказывается, я уже давно не сидел в ванне, а — вымытый и чистый, с вихрами и в новой рубаш-• ке — стоял навытяжку перед Угандой в милицейской форме.

— Признайся, Быстров, тебе ведь было приятно тогда, в третьем классе, когда ты нашел на перемене этот похабный стишок с рисунком? спросила Уганда, медленно и отчетливо выговаривая слова.

Я молчал.

— Признайся, Быстров, тебе было очень приятно...

— Нет,— наконец не выдержал я.— Мне было противно.

— Нет, тебе было приятно! — взвизгнула Уганда.— И я, как председатель совета отряда, заставлю тебя в этом признаться! Заставлю! Заставлю! Заставлю!..

— Уйди, Уганда,— глухо сказал я и сам пошел прочь.

Я шел по улице, над которой, медленно кружась в воздухе, падал не то снег, не то хлопья мыльной пены, и думал про нее, про Уганду.

Когда она стала такой? Л черт ее знает. Что вообще происходит с этими девчонками — непонятно.

Черт его знает, сон это был или не сон, иногда мне казалось, что я просто лежу на кровати, смотрю в потолок, и из окна идет голубой неяркий свет, а я все лежу и вспоминаю, лежу и вспоминаю...

Никогда еще я не вспоминал свою жизнь в таких количествах.

Я вспоминал свои старые обиды и страхи, и они,

I