Пионер 1989-04, страница 20

Марки дарил ему дядя. Регулярно. Лева как засядет за марки — не оторвешь. Разглядывает их и напевает...

— Чечевица моя...— начал было я.

— Нет.

— Тогда «Аиду».

— Да. Однажды сыграл мне на пианино всю оперу и попутно рассказал сюжет.

— До какого года вы ходили в Цедеход? — спросила Вика.

— До тридцать шестого.

— Уже год, как он веп дневник. Значит, наверняка в дневнике был весь наш Цедеход.

— И нанерняка педологи,— улыбнулся Женя.— Они вели за нами наблюдение— что да как мы делаем. Изучали. Леву это развлекало.

— Небось тихо издевался над ними.

— Ну, скажем так — потешался. Нарисует их, незаметно покажет мне и хохочет.

Я спросил Женю: кто такой Модест Николаевич?

— Композитор. Робер Модест Николаевич.

— Лева ходил к нему бесодовать,— кивнул я.— И к Марии Ивановне.

— Жена Робера

— Она переживала, что Левка легко одевается.

— Уж легче некуда было.

— Это в отношении вас и некоего вашего друга, тоже Левы, он записал: «Эх вы, подлецы! Нужно быть закаленными А то что это такое? Что это такое? Парни не пробах, а, знай, кутаются. Клянусь сатаною, дьяволами и одной третью черта— носить пальто, эту тюрьму, перестану!» — процитировал я.

Женя смеялся, слушая меня, слушая Леву. Он не знал Левиных записей. Мы пересказали ему и ленинградскую часть дневника, где многое касалось именно Жени. А фамилия доуга. которого Женя приводил к Леве в Москве,— Колычев. Он теперь доктор экономических наук, как и наш Салик.

Женя пришел к Левиной маме в 1947 году, как только вернулся из армии. Он не знал, что Лева погиб. И, как рассказывал нам, он еще в 42-м году достал партитуру «Акды» и хранил зе всю зойну. Старинное издание. Тяжелая, точно в бронзе книга. На обложке были изображены всяческие египетские чудеса. Достал для Левы Мама Роза, встретившись с Женей во дворе, только сказала: «Это ты, Женя?.. А Лева погиб...» И быстро ушла к себе в подъезд. Женя остался стоять посреди двора, растерянный, с партитурой «Аиды» в руках. Потом мать просила Женю Гурова извинить ее. простить. И, конечно, он, как мог, пытался ее успокоить. Приходил несколько раз. Был и на дне ее девяностолетия. Разговор коснулся Лезы и того, что имелась возможность оформить броню Но Роза Лазаревна сказала: «Сколько матерей проводили своих сыновей... Проводила и я».

Женя подарил нам свою книгу «Ничего форс-мажорного». Посвящена Лезе— другу детства, не вернувшемуся с войны. Это морской дневник^- Женя плавал по Северному Ледовитому океану на корабле «Камчатка».

На книге Женя нам написал: «В школе учили: два числа, порознь равные третьему, равны между собой. Два человека, порознь дружившие с третьим, должны быть друзьями между собой».

Баська. Додик и другие...

Я забыл, ко1да учитель сЬизики Василий Тихонович Усачев согласился взять наш класс, и Олег не помнит, а Левка, как всегда, точно занес дату этого

события в общие тетради. Запись от 2 сентября 1940 года. Это когда мы перешли в 9-й класс— Вика в свой 9 «6», а я, Левка и Салик в свой 9 «а». Юра Трифонов уже переехал в друой дом, учился в другой школе.

...Часы показывали половину девятого Я позвонил Мишке, чтобы вместе с ним пойти в школу. И первое, о чем— был вопрос о настроении:

— Ну как ты себя чувствуешь перэд этой шкот ой?

— Так, ничего особенного,— меланхолично ответил он.

— Не думаешь ли ты выходить?

— Да вот сейчас Олег соберется, мы и выйдем.

Сунув в карман тетрадь и карандаш, я вышел. На

душе было тоскливо: мне совсем не хот€ пось расставаться со свободным летом...

Левка носил карандаш в картонном, из-под градусника, футляре. Иногда так носил и свою ручку с медной, у самого пера, спиралькой — собственного изготовления самописку: спиралька при погружении в чернильницу захватывала дополнительную порцию чернил.

...Тут я заметил браво шагавших по направлению ко мне М^хихуса и Олекмуса. Мы дружески поздоровались. Пока мы дошли до школы, дождь превратил нас в общипанных гусят. В школьном дворе был Юрка Симонов (ученик из паоаллельного класса, тоже, как Левка, увлекался музыкой.— М. К.), Медведев (наш одноклассник, погибнет в войну от тяжелого ранения.— М. К). Излив восторг от встречи, мы вломились в школу. Вошли в свой класс. Им оказался физический кабинет. На всех я смотрел с каким-то особенным чувством, так как я рад был видеть своих товарищей (мы не задумывались тогда — ни я, ни Олег,— с какой теплотой Левка к нам относился.— М. К). Я хочу остановиться на са^ых моих ближних, исключая Мишку и Салика. Король (Толя Королев, одноклассник. Был танкистом. Ранен. Судьба неизвестна.— М. К) из скромного, тихого мальчугана превратился в загорелого широкоплечего великана, но с тем же спокойным и тихим характером. Димка, или Синка, остался таким же хрупким и тонким чертом, все с той же круглой, словно луна, головой. (Дима Сенкевич, как мы все считали, потомок писателя Генрика Сенкевича, полы ювался Лев-киным расположением. Погибнет, как и Бори 7 Медведев, от тяжелого ранения. Был командиром мине-метного взвода.— М. К). Рэмка не изменился. Он и сейчас представлял из себя чистенького, опрятного, со всеми своими склонностями к ехидничеству, противоречием и жадностью малого. Петька тоже остался без изменений. Как и в прошлом году, он был вихраст, высок, лопоух, нескладен, но жилист, как резина Павлушки не было— он уехал в Минск Тиунова, Стаськи, Красильникова тоже не оказалось...

Уселись Левка и Олег на свои обычные места в крайнем ряду у стены за первый стол перед доской: Олег тоже был близоруким. Сзади Левки сидела Галка Иванова, или Иванидзе. Кто ее так прозвал — неизвестно. Галка недавно мне сказала:

— Хочешь, покажу, как Левка держал ручку или карандаш? У него очень выгибался указательный палец.— И Галка взяла карандаш и продвинула по нему указательный палец максимально вверх, пока он не оказался по отношению к карандашу почти под прямым углом.— Поэтому ручку или карандаш Левка держал очень крепко, твердо, что ли.

Я сидел во втором ряду, за вторым столом — это наискось от Левки. Можно было даже переговариваться. Соседом моим был Толя Королев.

18