Пионер 1989-04, страница 19

прошлого века, географический атлас и вот атлас анатомии человека. Это из тех книг, которые помню. Но была у него книга особая называлась «Кремль в Москве'», очерки и картины прошлого и настоящего. Тоже издания 18... какого-то года. Составителем ее был Фабрициус. Поэтому я и запомнил, что опять же на «ус». Так вот, в этой темно-зеленой с золотом книге, которую Левка несколько раз приносил ко мне разглядывать, были помещены рисунки кремлевских теремов, коридоров, арок. окон, решеток. Дворцовых кремлевских улиц и площадей. Левка очень дорожил этим темно-зеленым Фабрициусом. Но он его больше разглядывал. И рисовал из Фабрициуса. Он очень любил Кремль. Как он его замечательно рисовал в любое время года, в любое время дня! Часто из окон школы. Московский Кремль вошел в его плоть, в его кровь, в его жизнь. Из Фабрициуса он нарисовал — «начиркал» — и вид старого Замоскворечья со старым Каменным мостом. И храм Христа Спасителя. А может быть, я уже путаю, и было это «начиркано» из «Русских достопамятностей».

Рисовал Левка школьные стенгазеты (это уж обязательно!), выполнял отдельные заказы ребят: Сережка Савицкий (кстати, потомок художника Фла-вицкого, автора знаменитой картины «Княжна Тараканова^») заказал Левке однажды рисунок из жизни нашего двора. Сережка до сих пор помнит об этом. Делал Левка эскизы и для постановок нашего самодеятельного клубного драмкружка. Ставили мы пьесы и даже балеты. Например, «Бахчисарайский фонтан». Но вернемся к атласу анатомии человека Я с атласа делал рисунки.

Однажды меня застал за этим занятием Салик — он жил этажом ниже, на девятом, и то и дело поднимался ко мне. так же как я то и дело спускался к нему. Так вот, Олег поднялся ко мне и, увидев мои анатомические рисунки, решил, что я подаюсь в медицину. А я помалкивал не сознавался, что меня к этому просто вынуждал Леонардо, просто свирепствовал. если я пытался увиливать. И только теперь уже, в эти дни, я сознался, что это Левкина «работа надо мной».

— Значит, все правильно!— засмеялся доктор экономических наук, профессор Олег Владимирович Сальковский.— Что мы Левку... из таза...

— Облили? — улыбнулся я.

— 1а-

А было так. Левка в очередной раз проверил мои анатомические знания и удовлетворенный отправился домой. Пока спускался, конечно, пешком, с десятого этажа я быстренько сбежал к Олегу и радостно заявил, что наконец освободился для чтения (читали мы с Саликом вслух Конан Дойла, за которым отстояли в классе очередь). В моем голосе было столько неподдельной радости и жажды свободы, что Салик вдруг предложил:

— Давай Левку обольем.

Мы наполнили таз водой и заспешили на балкон. Только Левка показался из-под арки нашего подъезда. как мы «двинули» вниз воду. К счастью, промахнулись: водопад ударил мимо.

Левка поднял голову, недоумевающе поглядел: близорукий, что он видел? Да и мы в ту же секунду спрятались.

Левка так и не узнап, что произошло — откуда ни с того ни с сего хлынула на него вода.

Вика, когда теперь узнала об этом эпизоде, была потрясена нашим вероломством.

Олега Лева не учил рисовать, но все равно не исключал из «сферы искусства». Это Олег вспомнил «после таза с водой».

— Звонит как-то Левка и говорит: «Ты можешь

сейчас зайти ко мне? Срочно?» «Ну, могу». Пришел. Левка меня встретил и подвел к окну, ну, к самой светлой точке в комнате. На подоконнике лежат два рисунка. На каждом слон. Левка так небрежно спрашивает: «Какой слон тебе нравится больше?» Гляжу, один слон, в общем, Левкин слон. Сам понимаешь. А другой какой-то вроде бы в стиле модерн, но, честно говоря, сделан слабо. Уцененно. Тут я случайно обернулся, а в дверях промелькнула голова Юрки Трифонова. Прятался он там за дверью, таился. Ну, я понял: соревнование устроили— слоновье. Вот такие субчики!

Я засмеялся:

— Двоих следовало бы облить.

— Или влепить по безешке! — констатировал профессор.— Юркина затея со слонами, конечно. Все соревнования с Федотом.

Влепить по безешке— из Левкиных речений.

Все это развеселило нас, хотя и грустно было. Я попробовал нарисовать слона. Нет. Не рисовалось...

Нам позвонил Женя Гуров. Увидел Левину фотографию в газете и решил нас с Викой найти. И нашел.

Мы сказали Жене:

— Приходите. Мы о вас знаем из дневника.

5 декабря 1940 года Лева записал: «Я решил встретиться с Женькой Гуровым». На «ленинградской промокашке» помечено: «Женя зашел». Это когда они с Женей проводили время в Ленинграде, в дни зимних каникул,— рисовали, посещали концерты или просто гуляли по городу.

И Женя зашел... теперь к нам. Живет он совсем недалеко от нас— на Гоголевском бульваре. Лева ходил к нему на старый Арбат. Женька Гуров... Приятель по Цедеходу. Он так и сказал— Цедеход. Конечно, мы спросили: что это такое? Оказывается, Центральный Дом художественного воспитания детей. Помещался Цедеход в переулке Садовских, там, где ТЮЗ — Театр юного зрителя. Женя и Лева ходили туда мальчиками. Рисовали. Женя в семь лет уже выставлялся на Международной выставке детского рисунка, да еще с карикатурами на темы классовой борьбы. Есть листок, помечен уже военным 1941 годом. На одной стороне листка Женя изобразил, что такое фашизм, на другой Лева. Вот таким у них получился прощальный рисунок.

Недавно Евгений Александрович Гуров выступил с автошаржем: он— уже лысоватый, но с густыми усами — сидит на огромном красном карандаше, сидит, как на бревнышке. Женя— профессиональный художник. Сотрудничает в журнале «Крокодил».

Женя провел у нас вечер. Рассказывал, как они с Левой рисовали памятник Минину и Пожарскому, устроившись в узком проходе храма Василия Блаженного, перед узким окошком. Как гуляли вокруг Кремля и опять рисовали. И как Левка вдруг начал петь: «Чечевица моя, чечевица!..» И напевал весь день. Что это такое? Откуда взялось⁰ Женя объяснить не мог.

Мы показали Жене «ленинградскую промокашку», на которой «Аида», Эрмитаж, Петропавловская крепость, Исаакий. А в правом нижнем углу— «Женя зашел».

— Я поражался Левиной памяти. В Ленинграде мы с натуры не рисовали. Мы рисовали дома. Потом. Когда возвращались с прогулок. Я никак не мог запомнить, сколько колонн в верхней части Исаакиев-ского собора, Лева запомнил. Точно. Он все до мелочей запоминал. Очень любил Аничков мост. Стоял на нем часами. Так мне казалось. А была зима все-таки. И очень любил свою коллекцию марок.

3—4 «Пионер > № 4.