Пионер 1989-04, страница 42

— Все понятно?— шепотом спросил Петр.

— Ничего не понятно,— ответил Златко.— Объясни, что здесь происходит? Почему мы больше не можем снимать?

Петр взорвался. Слова вылетали из него, как пар из перегретого чайника:

— Да ведь вы снимаете то, чего на самом деле нет! Вам же не нашу школу показывают, а картинку! Вам хотят показать все как можно лучше! Как же, ведь для двадцать третьего века снимают! — передразнил он Степена Алексеевича.— Эх!..

В сердцах он махнул рукой.

— Вы лучше библиотеку снимите, там ни одной настоящей книги нет! Или столярную мастерскую!

— В мастерской мы не были,— оторопело отозвался Златко.

— Пошли отсюда! — свистящим шепотом распорядился Петр.— Нечего больше снимать, везде вам покажут одно и то же! Да не по этой лестнице идем, а по другой. Степан Алексеевич сейчас, наверное, У буфета стоит, ждет, чтобы вы и буфет сняли, потому что он наверняка в «Гастрономе» каком-нибудь раньше работал.

— В буфете мы тоже не были,— растерянно ответил Бренк.

— И не пойдете! — отрезал Петр.— Раньше нужно было идти, когда эффект кажущегося неприсутствия действовал.

7. Эйдоект кажущегося присутствия

С обратной стороны школа № 1441 большей частью действительно оставалась еще бело-серой, но работа шла быстро. Стены были буквально обвешаны люльками с энергичными малярами и ведрами ярко-розовой краски. Петр, Костя, Златко и Бренк сидели на укромной скамеечке в глубине школьного сада, наблюдали за перемещениями людей в люльках вверх и вниз и слушали производственную речь, которая сопровождала покраску. И, немного успокоившись, Петр сказал:

— Вы уж нас, ребята, извините! Но, видно, не судьба вам снять ваш фильм. Если с самого начала не заладилось, пиши пропало! Раз сломался блок индивидуального хронопереноса, значит, придется вам в вашем времени все на него списывать. Вам не попадет?

Златко барабанил пальцами по скамейке. Бренк нажал на фонокварелескопе кнопку, и среди кустов в необычном ракурсе— сверху вниз и под углом в сорок пять градусов — возникли красная, гневная и красивая Вера Владимировна и спокойный Степан Алексеевич, стоящие в вестибюле между буфетом и директорским кабинетом.

— Невестка у меня работает в экскурсионном бюро,— сразу же сказал директор школы.

— Да выключи ты! — снова вскипел Петр.

Директор и разгневанная Верочка исчезли.

Златко все еще барабанил пальцами по скамейке.

— Так вы хотели сказать: я правильно понял, что всего того, что мы видели, на самом деле нет?— спросил он наконец.— Неужели вам уже знаком эффект кажущегося присутствия? Хотя

голограммы вроде бы давно... не помнишь, Бренк? Но нет, все-таки у вас, кажется, в восьмидесятые годы двадцатого столетия были только неподвижные голограммы, а здесь...

Костя Костиков, до этого все время молчавший и как бы слушавший что-то внутри себя, наконец вмешался в разговор.

— Это не голограмма,— сказал он,— голограмма — это когда видишь то, чего на самом деле нет, а вы видели то, что есть на самом деле, то есть вполне реальных людей и реальные предметы, но все-таки видели то, чего на самом деле нет. То есть, конечно, есть, но по-другому. Есть не так гладко и хорошо, как вы видели.

— Сейчас я объясню, раз вы все еще не понимаете,— терпеливо и рассудительно сказал Костя.— Бывает у вас так, что вы хотите кому-то показаться лучше, чем вы есть на самом деле? Вот, скажем, вы не выучили урок, но хотите, чтобы учитель думал, что выучили...

— Учитель все равно узнает, потому что, как только мы входим в класс, излучение...— Златко осекся, внимательно посмотрел на Костю и Петра, но потом все-таки договорил: — В общем, то, что мы усвоили накануне, то, что мы знаем, чего не знаем, моментально фиксируется специальными устройствами, и даже степень усвоения оценивается с точностью до... но это не важно.

— Ладно,— сказал Костя, не теряя терпения.— А вы сказку знаете про кота в сапогах?

— Это которую Шарль Перро написал? — спросил Бренк.

— Я так и знал, что эта сказка дойдет до двадцать третьего века! — обрадовался Костя.— Вечная сказка! Так помните, как король спрашивает, чьи поля, а кот отвечает: маркиза Карабаса, хотя на самом деле не его? У нас тот же случай! То, чего нет, показывают, когда хотят, чтобы другие подумали, что есть. Поняли?

— А зачем?— спросил Златко.— Не лучше ли знать, как есть на самом деле? Это всем полезнее.

Бренк вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

— Постойте! Я вроде начинаю понимать. В истории же такие вещи бывали! Вот Иммануил и Евгений только что были в восемнадцатом веке, снимали эпоху Екатерины Второй. Там были потемкинские деревни. Так у вас то же самое?

— Какие потемкинские деревни?— подозрительно спросил Петр.

— Ну, это... один князь,— неуверенно начал Бренк.— Потемкин, желая показать императрице, как хорошо живут ее подданные, приказал построить из фанеры силуэты роскошных домов, за которыми были спрятаны настоящие плохие дома, а с дороги, по которой проезжала императрица, не видно было, что это только силуэты.

Петр Трофименко обиделся за время, в которое он живет.

— Силуэты! — сказал он.— Ничего вы не понимаете! Какие же у нас силуэты! У нас вон всего сколько есть настоящего! Вы небось, когда невидимые были, видели, что и на самом деле...

— Тогда зачем?— спросил Златко.

И тут же, непонятно откуда, возникла все еще разгневанная и взволнованная Вера Владимиров

40