Пионер 1989-06, страница 29

тетских коридоров, веселые суматошные пирушки, где чаще пели песни и читали стихи, чем пили водку, где спорили, спорили...

Последняя такая встреча — «ассамблея», как шутя называли студенты свои веселые собрания,— особенно запомнилась Григорию Афанасьевичу: тесная комната, клубы табачного дыма, пьяные выкрики кабацких завсегдатаев за хлипкой перегородкой, разгоряченные лица товарищей и сам он, Григорий Хвылянский, говорит взволнованно и громко:

— Помяните мое слово, хлопцы! Будет время, и никто не попрекнет инородством ни меня, ни хохла, ни башкирина, ни кого иного, скоро будет! И сейчас уже собралось для бою от всяких племен.

— Ты о чем? \

— Да все о том же: жгут дворян, и сие жестоко, но справедливо. А кто поднялся? Разные племена, а впереди — русские. Тут что наиглавнейшее, мужики они, и им все едино, кто есть по крови: башкирин или киргиз!

— Прочти свои вирши, Грицько!

Смутно вспоминается Хвылянскому чужое лицо у темной занавески. Был март месяц 1774 года. На другое утро он стоял в кабинете Хераскова, директора университета, поминутно оглядываясь на удобно усевшегося в кресле чиновника, и, обтирая пот шелковым платком, Херасков кричал на Григория:

— Да знаешь ли ты, что такое вино? Вино есть яд! В малом количестве — веселие и врачевание, в великом же — безумие и погибель! Что? — Он

выкатил на Хвылянского свои и без того выпуклые глаза.— Ты более не студент! Я изгоняю тебя из университета! — Херасков покосился на чиновника.— Да, изгоняю!

— Сверх того,— ласково заговорил чиновник,— сверх того, сему витии надлежит предстать перед законом, на незыблемость коего он осмелился посягнуть...

— Да, да,— заторопился Херасков,— истинно так— надлежит... надлежит ущерб... э-э... возместить... выйди, Хвылянский, подожди в приемной.

Минут через десять чиновник вышел в приемную и, остановясь перед Григорием, произнес нравоучительно:

— Возблагодарите господа, юноша, и мягкосердечие начальника вашего, и мое, к младости вашей сострадая...

Войдя в кабинет, Хвылянский тихо, но твердо сказал:

— Я не был пьян, Михаил Матвеевич.

— А я говорю тебе: ты был пьян и не помнишь ничего. Ступай, да уезжай поскорее.

Оставшись один, Херасков с сожалением оглядел свой пухлый мизинец, на котором всего лишь четверть часа назад красовался дорогой перстень.

Несколько часов спустя один студент вручил Хвылянскому письмо Хераскова к знакомому помещику и десять рублей на дорогу. Только впоследствии, во время скитаний от помещика к помещику, от барчука к барчуку, Хвылянский уразумел, чем он обязан Хераскову. За эти три года много раз накалялись щипцы — рвать ноздри, багровой сеткой ложились следы батогов на обна