Пионер 1989-06, страница 32

ным слугой. Прямо с порога он поклонился, еще не различая лиц, увидел группу людей, сидевших и стоявших подле Шувалова. Все они с любопытством уставились на него; он, повинуясь кивку Шувалова, медленно подошел и остановился; гости негромко, но и не понижая голоса, обменялись мнениями: «А он недурен, пожалуй», «Косолап», «Робеет»...

— Вот, друг мой, эти господа желают с тобой побеседовать,— сказал Шувалов.

Свешников молчал.

— Поклонись,— громко прошептал молодой человек с очень белым лицом и быстрыми глазами.

Свешников поклонился.

Заговорила, вздергивая коротенькие черные брови, смуглая дама:

— Я слыхала, дружок, что ты разумеешь латынь и французский?

— Разумею, сударыня.

— Ваше сиятельство,— подсказал белолицый: это была Екатерина Романовна Дашкова.

— Ваше сиятельство,— послушно повторил Свешников (откуда же, однако, пахнет медом?)

— Так почитай нам, дружок. А мы послушаем, каковы познания твои,— благосклонно произнесла дама.— Иван Иванович, пусть он Руссо прочтет.— И по-французски добавила — Это будет гармонично: крестьянин, читающий Руссо.

— Лев Федорович, вели принести сюда «De l'ine-galite parmi les hommes»,— сказал Шувалов белолицему.— Да нет, что ж это я — они не найдут, потрудись-ка, голубчик, ты ведь знаешь где.

—- Слушаю-с.— Молодой человек, поклонившись, вышел.

— Признаться, я с трудом верю, что он что-нибудь сможет,— продолжала дама, кивнув подбородком на Свешникова.— Наш Иван Иванович, как всем ведомо, патронирует мужикам.

— Но, Екатерина Романовна..,— начал было Шувалов.

— Ах, Иван Иванович, я наперед знаю, что вы скажете: «Добродетели и таланты, Минин и Ломоносов».— Дашкова на мгновение поджала губы.— Я вот, как изволите знать, только что Круглово посетила, государынин подарок; так вот, они там и с людьми-то едва сходны: ленивы, пьянство открытое.., свинство...

У Свешникова затекли ноги, новый кафтан жал под мышками и воротник тер шею. Странно: давеча, когда примерял и носил, все впору было. Он стоял подле кресел в неловкой позе, глядя на лоснящийся паркет. Ага, вот откуда запах: пол натерт воском. Он. Свешников, тоже здесь вроде воска, для блеску. Доброе чувство к Шувалову куда-то исчезло. Он поднял голову; Шувалов, улыбаясь полными губами, добродушно слушал излияния смуглой дамы— «ее сиятельства».

— Ах, вот и Руссо! Ну, любезный...— Дашкова наугад раскрыла книгу и пометила ногтем: от сих...

— «Не по униженности народа, властями угнетенного, должно судить о том, к чему люди склоняются; за рабство или противу его, но по чудесным делам, какие делали все народы, чтобы себя от притеснений защитить».

— Изрядно... Перекинь-ка, дружок, страницу, читай здесь...

— «...Но подданные не могут таких родительских милостей от своего деспота ожидать, ибо и они ему принадлежат, и имущество их — так он сам твердит...» — Свешников переводил сразу, пробегая глазами французский текст про себя. Он

читал медленно, но не останавливался и не поправлялся.— «Он творит суд, когда грабит их; он милосерден, если оставляет их живыми...».

— Остановись, читай по-французски,— скомандовала Дашкова.

Свешников начал читать, и толстяк Перепечин, напряженно слушавший перевод, вздохнул чуть ли не с облегчением: в этом мужицком переводе возвышенный гнев и тяжеловесная ирония сумасбродного женевца звучали как-то... как-то чересчур по-русски, вроде бы здесь, в России, родились. Между тем одно — дружески беседуя в своем кругу, толковать об острословии далекого философа, и совсем иное — ежели в его, Перепечина, смоленском имении такой разговор пойдет, несносный матерьялизм черни всем известен. Она философский камень в булыжник обратит, профессорскую указку — в дубину.., кстати, и выговор у этого молодца не чист.

— Ну, изрядно,— промолвил кто-то из гостей.

А Дашкова с живостью подхватила:

— Изрядно, изрядно. А что же ты, любезный, скажешь об этом? Как тебе слова руссовы показались? Правду он говорит?

Все поощрительно и с любопытством смотрели на Свешникова.

«Они на меня, как ротозеи на цыганского медведя, глядят, как он артикул палкой делает»,— вдруг отчетливо и гневно подумал он и сказал:

— Правду.— Он вдруг, себе на удивление, совершенно успокоился.— Правду, да не всю

Он поднял глаза и неторопливо оглядел собравшихся. Пудреные лица, холеные руки, баре — что они о неравенстве знают?

— Я так полагаю, что Руссо мудр, когда неравное состояние людей ругает всячески. Прав он и когда свободу почитает за самое драгоценное достояние человека, но не прав, когда в просвещении, науках и искусствах видит зло и от них производит усиление рабства.— Теперь он стоял в свободной и непринужденной позе, заложив руки за спину, разглядывая гостей.— К просвещению стремиться должно всякому, а что не часто простой народ грамотен и за штоф чаще, чем за книгу, берется,— Свешников в упор посмотрел на Дашкову,— то не его в том вина. Жизнь сельская, не в укор Руссо будь сказано, полна обид и тягот.

Наступило молчание, слова Свешникова были дерзкими. Лицо Дашковой пошло красными пятнами Мужик отнесся к ней! Еще несколько мгновений — и она не выдержала бы, сорвалась, но в это время раздался тенорок Каменецкого, домашнего лекаря:

— Где ты приобрел свои познания?— спросил он по-латински.

— Добрые люди и любознательность были моими наставниками,— подумав, по-латински же ответил Свешников.

Дашкова, переведя дух, откинулась на спинку кресла, все прошло, она вспомнила: она философ-ка, переводчица Вольтера, мыслитель нелицеприятный... А он и в самом деле недурен, этот «же-ньом», «добрый молодец»: серые глаза глядят насмешливо, в плечах широк, стан прямой, ноги стройные... таким бы и августейший дружок, Екатерина, не побрезговала. Может, обмолвиться ей невзначай? Улыбнувшись, Дашкова отогнала игривые мысли.

— Пусть он сядет,— сказала она милостиво.

Еще с полчаса гости беседовали со Свешнико-

Окончание на с. 35.