Пионер 1990-02, страница 13

стики застежки. И тут натянутые нервы его уловили, что в дальнем конце коридора — мягкие шаги.

Ну, конечно! В комнате когда не положено зажегся свет, на пульте в дежурном помещении сигнал! И сразу — в три объектива: что там не снится лицеисту? Опять ты дал маху, Ежики...

Ничего! Он успеет...

Ежики отпрянул к окну. Локтем даванул бронзовый рычажок. От такого нажатия оконная рама (с частыми переплетами, под старину) всегда легко разъезжалась в стороны.

Однако сейчас не шелохнулась.

Ежики отчаянно давил и давил рычаг. А потом перестал. Потому что в двери появился Кантор.

Молчаливый, укоризненный.

Монетка была в нагрудном кармане капитанки. Ежики выхватил ее. прижал большим пальцем к ладони, а ладонью заслонил голову. Со стороны могло показаться, что мальчик приветствует ректора каким-то ритуальным салютом... Конечно, монетка маленькая, но все же металл частично отразит и рассеет луч, если Кантор опять посмеет...

Сорвавшимся голосом Ежики сказал:

— Не вздумайте... парализатором. Это нельзя с детьми. Я пожалуюсь в Охрану детства... вам попадет.

Кантор шагнул в комнату, сел понурившись. В кресло сел. А кресло это было единственным предметом, который любил здесь Ежики. Потому что оно было его. Привезли из дома... А Кантор сел в это кресло, и Ежики разозлился. И злость убавила страх.

Кантор сказал печально:

— Все-таки вы в самом деле серьезно больны.

— С чего вы взяли?

Сужу но вашему поведению... По вашим нелепым подозрениям. И по тому, как часто вы лжете. Обещали не уходить и вот собрались опять... Нормальный мальчик не может лгать постоянно, это патология.

— А взрослый? Может?— со звонкой ненавистью спросил Ежики.

— Вы имеете в виду меня, Радомир?

— Вас... господин Кантор.

— Боже мой... когда я вам лгал? Хотя бы в мелочах?

— Вы врете все время! Но я не про мелочи, а про главное... Вы даже не Кантор!

Еще новость, отозвался он ровно, без удивления.— Кто же я в таком случае?

— Вы — Консул!

Кантор сидел, низко согнувшись, устало вжав голову и подняв лицо. Так, снизу вверх, он смотрел сквозь очки на Ежики.

Ну... и что? Вы будто пригвоздить меня хотите, Радомир. Я — Консул. Это — звание в нашем обществе, в Командорской дружине. Чин такой старинный, традиция. Почему это должно мешать мне быть Кантором?

«А в самом деле?» — растерянно подумал Ежики. Но не сдался:

— Тогда почему вы это скрывали? Никто не скрывает свои звания!

Кантор шумно вздохнул, отвалился в глубину кресла, толстыми пальцами похлопал по пухлым подлокотникам.

— Да... Человек порою вынужден кое о чем умалчивать. Это не значит, однако, что он лжет... Хорошо, я буду сегодня откровенен с вами до конца. Судя по всему, вы имеете право на это...

И надо же когда-то расставить все точки... Да опустите вы руку, нет у меня ничего. Ни иарализа-тора, ни... даже сердечного стимулятора, который нужен мне все чаще...

Ежики встал свободнее, прислонился к косяку.

— Дело в том, устало и доверительно сказал Кантор,— что Командорская дружина работает в очень трудных условиях. Кое-кто нас, правда, поддерживает, есть сторонники в высших сферах, но мало... мало, Матиуш. А главное, все равнодушны к нашей основной Идее.

— Ко Всеобщей Гармонии Мира? — не сдержался Ежики. Впрочем, теперь было все равно. Напролом⁴ так напролом.

Очки у Кантора блеснули и погасли.

Вам опять или приснилось что-то, или кто-то наговорил эту чушь... Задача наша более проста и насущна: попытаться исправить нынешнее общество. Оно гибнет от сытости, от провозглашенного «всеобщего благоденствия»! Извините, но вы еще ребенок, вы этого просто не видите. Да и большинство взрослых не видит... Людям кажется, что они достигли желанных высот бытия, у них все есть, и теперь настала эра удовольствий... И все отдается в жертву удовольствиям: науки, открытия, смысл жизни. Любовь стала развлечением на час (извините, это не детский разговор, но это так). Нормальные семьи настолько редки, что скбро их будут заносить в Красную книгу... И во всем этом кроется пока незаметное начало гибели... И спасение— только в вас.

— Во мне?!

— В вас, в детях! Нынешний взрослый мир обречен. Только те, кто сейчас еще не отравлен этим миром, способны спасти человечество. Установить в мире твердый порядок, в котором каждый человек знает свою роль, свой смысл бытия...

— Так ведь было уже такое... твердый порядок. Сколько раз! Мы учили. И всегда кровь.

— Вы путаете, Матиуш. Порядок порядку рознь. К власти приходили диктаторы, державшие народ в страхе. А когда придут люди разумные, осознавшие свою великую и ответственную роль... Когда они поймут, что их задача спасение всей цивилизации, тогда и родится новый мир.

Были ведь и такие,— сказал Ежики.— Про них тоже есть в Истории. Их убивали...

— Да! Да! Потому что это были честные, но слабые люди¹ А должны вырасти наконец те. кто сильнее людского недоверия и зла. Те, чьи силы, свойства и души не в пример масштабнее, чем у массы остальных людей. Те, кто будет неуязвим. Они станут владеть тайнами пространства и времени и, может быть, тайной бессмертия...

Зачем мне бессмертие, если нету мамы...— шепотом сказал Ежики.

Кантор опять качнулся вперед. Сильно наклонившись и глядя в пол, проговорил глухо:

— Вот здесь я бессилен, малыш...

— Чтобы куда-то отправить маму, силы нашлись! ! Ежики словно с обрыва шагнул, ухнуло сердце. Но Кантор ответил по-прежнему ровно и устало:

Я понимаю. Сквозь сон... или как там называет это доктор... Вы слышали наш разговор. Наш давний теоретический спор о кризисе современной семьи. Все перепуталось у вас в голове, фантазии с явью...

— И поэтому доктор куда-то исчез! Может... туда же?

— Доктор болен и лежит дома. Если хотите,

11