Техника - молодёжи 1936-01, страница 19

ТБрафшш привычек

Е. КОНОНЕНКО

Девушка, о которой мы будем писать, — обыкновенная девушка. Она не обладает «и особой физической силой, ни особо-яркими талантами. Обыкновенная девушка. Комсомолка. Бывшая домашняя работница. Зовут ее Евдокия Огурцова. Стриженая, сероглазая, широколицая — таких встречаешь сотни. Так почему же именно она перевернула весь чесальный цех Трехгорки, первая перешла сначала на две машины, потом на четыре и недавно, в огромном кремлевском зале, встретилась лицом к лицу с великим Сталиным, который горячо сказал всем стахановцам, а значит и ей: «Спасибо вам за учебу! Большое спасибо!»

Она пришла ко мне хмельная от счастья, ходила, по комнате и говорила: «Да неужели это я? Как хочется жить! Никогда мне не хотелось так жить, как сегодня. Какую-то большую силу я в себе чувствую. Почему эта так? Почему?»

Я хорошо знала всю жизнь Дуси-Вали (как-то, года, три назад она стала называть себя Валей, сейчас одни зовут ее Дусей, другие—.Валей). Мы привыкли к тому, что у нас бывшие батраки ста-новятся инженерами, бывшие грузчики—. лейтенантами, бывшие коногоны — пилотами, биографиями нас не удивишь.

Дуся Огурцова батрачила с восьми лет. Кривое у нее было детство, кривое и отрочество. Тринадцатилетняя девчонка она пробуждалась в поло-вине третьего утра, приглядывала за коровой, за козой, стирала и готовила на большую семью.

Так жила пять лет. Потом устроилась в домашние работницы к другим людям, которые стали учить девушку грамоте, посоветовали ей вступить в профсоюз, в комсомол и итти на фабрику.

Домашняя работница, знавшая только как мыть чужие горшки и белье, пришла на Трехгорку. Комсомол, общественная работа, учеба — открыли перед девушкой новые миры. Она выше подняла голову. Она почувствовала вкус к жизни и нашла н ней свое место. Каждый день приносил что-нибудь новое. Она жадно бралась за все, что ей предлагали: работала в легкой кавалерии, возилась с пионерами, собирала членские взносы, посещала общеобразовательные курсы. Здесь же, на фабрике она влюбилась. Помню, сияющая и встревоженная она пришла ко мне со своим женихом— тихим и серьезным Митей.

С какой гордостью она вынашивала своего первенца. Когда она пришла ко мне с маленьким, бе-ловол'осым мальчиком, она захлебывалась от радости. «Ну вот, —говорила она, — теперь у меня есть '.свой ребенок. До сих пор я стирала пеленки, у чужих ребят, я ласкала и успокаивала чужих. Теперь у меня свой. Сынок! 'Сын...»

С каждым часом она все сильнее ощущала себя полноправным членом общества — в работе, в учебе, в быту.

Мальчик заболел и умер. Это было страшно. Надо же было так случиться, чтобы именно, у нее, у Дуси, умер ребенок. Оглушенная горем, она сидела на кровати, у нее вздрагивали плечи от сдерживаемых рыданий. Сумерки заглядывали в окно. На полу лежал пестрый игрушечный заяц.

— Ты родишь еще ребенка,— бормотала я, не находя других слов утешения, ибо все слова казались фальшивыми в эту минуту.

Она встрепенулась, и я заметила в ее потухших сегодня глазах прежний блеск той решительности, упрямства, с которыми она всегда проламывала себе дорогу в жизнь.

— Да, я рожу еще!

И сейчас у нее шестимесячная дочка — маленькая, прекрасная Нинка.

...В чесальном цехе работают, главным образом, пожилые женщины. Дуся — единственная комсомолка.

«Кому, как не мне первой, стать стахановкой», — думала Дуся, но не решалась сказать об этом вслух. Она знала рассуждения чесальщиц: «Все эти стахановские выдумки не для нас. Мы по двадцати лет отгрохали за одной машиной, в чесальном цехе на две машины встать нельзя».

Утром Дуся подошла к одной из работниц, с мнением которой она считалась, и сказала:

— Думаю, на две машины перейти.

— Хочешь в ад "себя загнать? Зачем это тебе?— неодобрительно спросила женщина.

— Как зачем? Ты посмотри, что по всей стране делается: все по-новому начали работать — и шахтеры, и металлисты, и текстильщицы. Да и у нас смотри — прядильщицы, ткачихи...

— То шахтеры, а то чесальщицы. Глупости ты задумала, голова горячая, больше ничего. Оставь и думать. Ни одна чесальщица на две машины не встанет.

— И больше зарабатывать буду, — тихо сказала Дуся. Но женщина досадливо махнула рукой и ушла. Они не понимали друг друга.

Вечером Дуся, накормив Нинку, легла. Не спалось. В голове тяжело ворочались мысли.

— Зачем? Как зачем! Все пойдут вперёд, а я буду отставать. Что я—слепая, безрукая? В ад, говорит, загонишь себя... Почему в ад? Сколько времени зря уходит на раскачивание, на болтовню. Никакого ада не будет. Машину знаю. Изучала... Еще буду изучать. Никакого ада не будет. Перейду. Только вот бабы загрызут. Привыкли по-старинке. Прохода не дадут. Ну и пусть. Перейду! I