Техника - молодёжи 1942-11-12, страница 23
ЧЕТЫРЕОРДЕНАхолотовский СТРАНИЦЫ ОДНрЙ БИОГРАФИИ За деревянным багажный сараем — садик с пыль- бРнГн и через минуту к паровозной будки высовыва» — Митька-а! — кричит о От группы отделяется ч коренастый рыжий крепыш пиджаке, в и Степенно здоровается поймав брошенную ему тряп| но обтирать паровозные д) Тем временем старый ________ь на Травке семеро офрванцев-подростков: Вась- Сезокник. Сергей Горо«|чйк, Колю.чя и прочая из-за поворота доносится паровозный гудок, подходит поезд. Из окна ся машинист; — А ну, сюда! рльчуган лет одиннадцати, ' голубой майке и ватном оторванным козырьком. машинистом и, на лету Ку, принимается старатель-' цилиндры... Шннист отдыхает в с на траве. Уже лавно приметил он в Митьке интерес к паровозу и теперь неизменно старается использовать его: «Пущай малый потрудится...» И лишь когда -Митька чересчур уж долф задержится в будке, машинист на всякий случай подозрительно окликает его: — Митька, пострел! Я lie побалую.., Но Митька не слышит. [Как завороженный, замер он перед сверкающей тайнор рычагов, кранов, трубок. — Митька-а! — снова слЦшитея окрик — на этот раз угрожающе близко. Митька вздыхает и с сожалением отрывается от мечтательного созерцания пррояозэ... «Эх, кабы стать машинистом!» А пот последняя страница этой неправдоподобной и в то же время такой правдивой биографии: Тула. Кабинет эамеетит<ля наркома и начальника Подмосковного угольного бассейна Д. Г. Оники. Телефонные звонки. Д жлады. Сводки — каждые два часа новая, очередная сводка угледобычи Бесшумные шаги секретаря: -- Дмитрий Григорьевич, вас просят к прямому... Говорит ХДекик. Говорит Сталиногорск. Говорит Подмосковный «угольный фронт». Это похоже на штаб армии в разгар наступления... На стене плац бассейна — огромная оперативная карта. Шахты — опорные стратегические пункты. ; Суточные программы— боевые тактические 'задания. * Тонны угля —трофеи побед... Идет уголек! Подымается из недр глубинная черная сила земли, дающая стране тепло. энергию, движение, превращающая металл И оружие, в боевые машины, в снаряды и бомбы... — Сколько дашь до конца смены? Плюс 125? Добре! Нажимай, нажимай, а то, смотри, сосед обгонит. Да. да, у него дела тоже неплохо идут. Ну, ладно. Утром позвонишь мне. С первого (взгляда чувствуешь: этот — из тех, в ком чудесно сочетаются заражающий энтузиазм и холодная непоколебимость, порыв и твердость, воля и вдохновение. Что-то кировское есть, пожалуй, в этом человеке, в его, простых и прямых чертах, в упрямой, прочной посадке головы, в крепкой, сильной фигуре. Этот —из людей эпохи пятилеток, из большевистской породы бойцов, строителей, организаторов. Ими гордится партия, их уважает советский .ирод. И родина чтит их заслуги... Недаром на груди у этого человека сияет эмаль Трудового Красного Знамени, лучится боечия Красная Звезда, блестит платиновый профиль Ленина. • f Как же связать эТи два столь разных, несоизме-I римо далеких друг от друга образа? Как перекинуть 5 мост между детством и зрелостью героя, между беспризорным пареньком и ннженером-кзобретателгм, кан дидатом технических паук, орденоносцем и руководителем крупной отрасли народного хозяйства? Судьба Дмитрия Оники непохожа на классический путь былого русского самородка. Он никогда не учился «на медный грош», он вообще не (переступал школьного порога с того дня, как ушел в деревню пасти скат у местного кулака. Митя был тринадцатые в семье кременчугского грузчика. Нужда и гордость не позволяли ему быть в тягость домашним. Да и семья была не родная: сердобольный грузчик подобрал годовалого подкидыша в бурьяне на огороде... Десятилетним мальчуганом он ушел из дому навсегда. Через год, разругавшись с кулаком Митя сбежал в, город. Так началась беспризоршина... Но когда и почему она кончилась? Судьба Дмитрия Оники закономерна и естестзенна. Она органически выросла из социальных предпосылок нашей советской действительности. Сама эпоха была «кузнецом» Митиного счастья. Она воспитала и обучила его. Ее живые движущие силы — партия, комсомол, народ — формировали его сознание и характер. Это не выло, однако, ни укрощением строптивого бунтаря, ни раскаянием юного грешника. Совсем иные, суровые чувства и мысли — великая народная скорбь, безутешное горе родной страны — вызнали тот душевный перелом, который можно было бы назвать «вторым рождением» Дмитрия Оники. Но обо всем этом, очень большом и интимном, пусть лучше расскажет он сам. ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ТАК В тот вечер я, как всегда, шатался с ребятами по улице города в поисках пищи я ночлега. Вдруг слышу — паровозные гудки: без умолку, часто, надрывно... Что-то, значит, (случилось на станции — пожар, что ли? Прибегаю. Площадь вся уже запружена народом, Рабочие с завода, из железнодорожных мастерских, из депо —со знаменами, с факелами. Стрсятея в колонны. Лица хмурые, некоторые женщины глаза утирают. Тут подошел ко мне Леза Егудин, комсомолец знакомый, Спрашиваю: «Что это?» — Демонстрация,-—говорит, — траурная. Только что получили известие: умер товарищ Ленин. Я, разумеется, и тогда уже знал, кто такой Ленин, но отчетливого представления, живого образа у меня не было. Егудин. видимо, почувствовал что и вдруг взволнованно, срываюшимся голосом стел говорить об Ильиче. Ничего особенного, каждый пионер сегодня знает то, что рассказывал мне Левка, да и красноречием 'он в обычное время не отличался. Но тут... Мне до сих пор кажется, что более простых, неудержимо горячих, из самого сердца идущих слов о Ленине мне 23 |
