Техника - молодёжи 1943-10-11, страница 44

йен во время первой германской войны, — заметил кто-то из гостей, пододвигая Мору стул.

Старик сел и, глядя, как дрожащие лакеи собирают осколки посуды, сказал:

—- Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так называемую личную свободу американцев. С толпой надо обращаться, как с детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с ножами, -нельзя каждому американцу позволить разъезжать с ручным пулеметом, продающимся в каждом магазине.

— Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?

■Старше отечески посмотрел * на, вопрошавшего.

— Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-жто заинтересован в процветании пароходных линий, а не в создании нашего общества. Этих людей не занимает прогресс нации, они живут лишь ради» личной выгоды. Нет, все, все в стране надо направлять. Конкуренцию надо сделать подлинно свободной, а не позволять людям «•свободно» конкурировать при помощи пулеметов. Но мы призовем еще к порядку этих людей. Мы докажем, что Америка прежде всего страна здравого смысла,

Репортеры поспешно записывали импровизированную «речь маститого сенатора.

Воодушевление понемногу 'возвращалось «с членам нового общества. Начали даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то известие пронеслось с одного конца- зала в другой.

Люди перешептывались,, пожимали плечами, удивлялись, возмущались, посмеивались — словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали поспешно прощаться.

В первый момент сообщение не коснулось братьев Корневых. Степан Григорьевич был занят Андреем, который оказался раненым, но старался, скрыпгь это. Его выдала* О-Киме: уведен к|ровь на рукаве Андрея, она стала' настаивать на> перевязке. Андрей отказывался, и О-Кими обра -тилась за поддержкой к Степану Григорьевичу.

Степан Григорьевич очень встревожился

— Андрейка, ну, ведь ты же не маленький Сними пиджак... Надо сделать перевязку,— за -говорил он с неожиданной теплотой.

Андрей долго упрямился, но, -взглянув на О-Кими и на озабоченное лицо брата, почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал стягивать пиджак. Степан Григорьевич и О-Кими помогали ему.

Вдруг они услышали слова: «...выставка... толпа... разрушение...»

О-Кими первая поняла, что произошло. Она выразительно посмотрела на Степана Григорьевича.

— Мне нужно быть там, — сказал он, выпрямляясь.

Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.

— Мистер Зндрыо, и же не кончила перевязки,., мистер Эцдр-ью... ~~ запротестовала ОчКими.

Но Андрей уже вставал с кресла.

Ты останешься, тебе нельзя, — сказал Степан Григорьевич тоном, каким говорят с непослушными детьми.

Андрей, не отвечая, методично застегивал пуговицы.

Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бесполезно. Почти бегом они направились к выходу. О-Кими с тревогой смотрела им вслед.

Дорогу Корневым преградил полицейский офицер.

■— Джентльмены, осмелюсь предложить вам свою полицейскую машину. Я могу не задерживаться у светофоров и доставлю вас скорее всех.

— Благодарим. Мы охотно воспользуемся вашей любезностью, сэр, — сказал Степан Григорьевич.

Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.

Усуда подошел к дочери. Ничто не ускользнуло от «его в поведении Кими-тян. Он не сказал ни слова, - но тяжело вздохнул и пожалел, что привез ее в Нью-Йорк.

ГЛАВ! ВОСЬМАЯ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Вой сирены не смолкал. ни на минуту. Полицейские* еще издали заслышан этот вой, оста наминали движение. С нарастающим свистом проносилась мимо них машина с кремовым верхом. Прохожие с любопытством оглядывались. Они еще не знали о том, что происходит на выставке, иначе тоже мчались бы туда, чтобы оказаться в числе двух миллионов американцев, принявших участие <в событиях последнего, самого знаменательного дня выставки.

— Это возмутительно, — горячился Андрей. — Куда же смотрит полиция, ответьте мне, сэр? Как вы можете оставаться безучастным?

— Иногда полиция бессильна, — ответил полицейский офицер, отрывая картонную спичку и закуривая. — Наше вмешательство все равно не даст никаких результатов. Что можно сделать с сотнями тысяч американцев, воодушевленных общим и к тому же вполне понятным намерением?

— Ему это понятно! — воскликнул Андрей по-русски. — Наверное, он и сам спешит туда за тем же.

Подъезжа-я к территории выставки¹, автомобиль едва смог пробраться через густую массу возбужденных людей и брошенных в самых недозволенных местах машин.

Только надрывный визг сирены и ковбойская лихость полицейского драйвера позволили Корневым добраться почти до самых турникетов. Дальше двигаться; было невозможно. Поблагодарив полицейского офицера, братья смешались с толпой.

Толпа колыхалась да стороны в сторону, как волны п-рибоя. Дюжие американцы — любители бёйзбола и бокса, тоненькие лэ-ди, неумолимой диэтой добившиеся того, что их фигуры стали мальчишески стройными, монашки с любопытными глазами, бизнесмены, не знающие, куда девать деньги, и люди, не знающие» откуда их веять, стояли рядом, плечом к плечу. Они дружно качались, беспомощно повторяя движение своих соседей. Они кричали, свистели, напрягались из всех сил, наступали друг другу на ноги, сшибали шляпы и очки, но не ссорились. Они только прилагали все усилия, чтобы тоже попасть на нью-йоркскую выставку в последний день ее существования.

Андрею больно сдавили раненое плечо, и он едва удержался от крика-. Степан, стараясь защитить его, говорил:

— Проталкиваться вперед не надо. Когда качнет вперед — двигайся со всеми, качнет назад — держись за меня. Толпа будет нас обтекать. Береги плечо, Андрей -ка.

Степан Григорьевич оказался прав. В то время как все окружающие стремились вперед, братья отдавались на волю своих соседей. Но как только люди, теряя равновесие, беспомощно подавались назад, Корне вы старались удержаться на прежнем месте, и толпа действительно «обтекала» их, постепенно выталкивая вперед.

•Кассиры не успевали взимать входную плату. Люди совали деньги контролерам и полицейским или, попросту^ бросали их в поставленные ящики. Турникеты вращались стремительно, как вентиляторы.

У входа братья столкнулись с посетителями, возвращавшимися с выставки. Даже Степан Григорьевич не мог сдержать улыбки, глядя на этих людей, самым странным образом нагруженных необыкновенными предметами.

Мокрый от пота, счастливо улыбающийся

толстяк тащил на плече голову какого-то робота, похожую на шлём с рыцарским забралом. Веснущатый мальчишка победно размахивал отломанной от статуи рукой Пастор в черной сутане с прямым накрахмаленным воротничком бережно нес стеклянную дощечку с надписью «Не входить». Девушки в долларовых шляпках прижима ли к груди букеты только что сорванных с клумб цветов. Китайцы из американских прачечных несли какие-то вазы. Джентльмены в мягких фетровых шляпах хвастались друг перед другом отвинченными газиками* болтами, рычагами. Какой-то бледный человек катил перед собой тачку, из которой торчали: автомобильная покрышка, деревянный индейский божок и обыкновенный пивной поднос из кафетерия.

Степан Григорьевич незаметно поддерживал Андрея, на которого это зрелище производило угнетающее впечатление, Степан Григорьевич говорил:

— Не удивляйся, Андрейка. Американцы склонны к эксцентричности, особенно если она связана с некоторыми традициями»

Они проходили теперь мимо павильонов.

Большое окно в одном из зданий, было выбито, и им пользовались, как дверью. Снаружи было видно, как -возле экспонатов копошились люди. С одинаковым усердием орудовали захваченными из дому инструментами и джентльмены, и мальчишки, и техасский ковбой, и нарядная лэди.

— У них это называется «любовь к сувенирам»,—-продолжал Степан Григорьевич. — В последний день существования чикагской выставки толпа в несколько тысяч человек растащила все павильоны по кусочкам. Иметь в качестве сувенира хотя бы обломок кирпича с выставки стало в Америке обязательной модой.

Близ одного из павильонов, у длинных столов с разложенными на.'них странными предметами, образовалась огромная толпа.

— Лэди и джентльмены!—слышался голос служащего павильона. — Приобретайте сувениры! Только что отвинченные гайки! Подлинные, мелкие экспонаты! Реле от автоматического секретаря! Электрические выключатели! Все подлинное и разобрано специально для удобства посетителей?

Братья прибавили шагу. Вдали уже виднелся русский павильон. Толпа около него стояла так плотно, что Степан Григорьевич остановился в нерешительности. Но Андрей, не оглядываясь, бросился вперед.

Советский павильон был закрыт, но люди, видимо, порывались ^ройти в него. Слышались крики, свисши.

Особенно старался маленький пронырливый человек с тоненькими усиками над приподнятой верхней губой.

— Джентльмены! —-кричал он. — Никто не вправе препятствовать желанию свободного американского народа. Если народ изъявил свою волю и решил так весело закончить мировую выставку, все павильоны должны быть открыты, все экспонаты принадлежат нам. Кто противится воле народа, тот будет уничтожен.

Андрей пытался удержаться, но маленькие усики и крикливый голос вывели его из себя.

— Мерзавец! — крикнул от по-русски.

Маленький человек продолжал бегать по

мраморным ступеням и кричать:

— Разбивайте окна-! Ломайте двери! Разносите «а кусочки этот ненавистный павильон!

— Ломайте двери! Бейте окна! Хэллоу! -

—V Стреляйте в виадук! Разобьем этот

аквариум!

— Эгей! Берите камни!

— Назад! Назад! — закричало несколько человек, вырвавшихся из толпы к стенам павильона. Они взбежали по широчайшей лестнице и остановились под стеклянным виадуком. Над их головами висела ажурная арка Арктического моста.

Люди на ступеньках и толпа некоторое время переругивались.

Андрей уже не помнил себя. Видя близ