Техника - молодёжи 1945-12, страница 25

к синтезу белковых веществ. А жизнь и сложные белки не отделимы друг от друга. — Движением своей плоской головы он указал на тот стол, где я видел страшный кристаллизатор с ожившим студнем. — Это было наше первое достижение, теперь мы добились и большего.

— Расскажите же, — попросил я.

Он приостановился, чтобы опорожнить приемник бюхнеровской сосалки и наполнить ее воронку кристаллическим осадком из большой чаши, поставленной в лед. При этом спина у него выгнулась, голова вытянулась, словно удлиняясь, а глаза, как мне показалось, совершенно самостоятельно забегали в разные стороны. Я содрогнулся: передо мною был не человек! Хамелеон, ящерица, лягушка — что угодно, но только не человек.

Я готов был бежать прочь, но в это время «Хамелеон» снова повернулся ко мне, улыбаясь своим большим ртом, и я почувствовал стыд, когда увидел его настоящее, хотя и некрасивое человеческое лицо.

— Рассказать вам, — услышал я его тусклый голос, — отчего же нет? Суть в том, что профессор научился получать живой белок примерно тем же путем, каким он создавался когда-то на Земле, в эпоху ее остывания, из простых химических соединений.

Когда Земля остыла настолько, что на ней смогли существовать сложные соединения, атомы углерода стали образовывать скелеты огромных молекул. Вода и карбиды железа, соединения серы и фосфора, вырывающиеся на поверхность Земли во время извержений, — все оказалось строительным материалом, все втягивалось в круговорот нестойких, но очень активных соединений углерода. Эти соединения растворились в воде древних океанов. В мелководных заливах, в лагунах, в лужах, отделившихся от океана, органические соединения концентрировались, их молекулы сливались, и таким путем возникали огромные молекулы белка, а из них — скопления молекул, коллоидальные частицы.

— Помню, —- воскликнул я, — такие частицы обладают очень большой поверхностью.

— Да, их общая поверхность очень велика; все, что происходит в мире этих частиц, так или иначе связано со свойствами их поверхностей. Начиная с какого-то момента, с какой-то характеристики строения, такие частицы получают способность в силу своего большого поверхностного натяжения не только сохранять форму, но и привле

кать к себе другие молекулы. Вы видали, вероятно, как ведет себя капля ртути в слабокислом растворе или некоторые минеральные масла в воде? Они не живые, но кажутся наделенными собственным движением.

Я не мог отделаться от впечатления, что со мной разговаривает не человек, а автомат, так невыразителен и ровен был голос этого странного лаборанта. Тем не менее я слушал с огромным интересом.

— Первичные белковые частицы росли и распадались. В конце концов наиболее прочные капельки их стали основой жизни. И тут, собственно, кончилась чистая химия, и началась биология. В силу вступили новые, биологические законы развития. Борьба за существование стала управлять дальней

шим развитием и совершенствованием белковых капелек.

— К созданию белковых тел приблизились многие ученые. Но профессор Бороздин,— и в тусклом голосе «Хамелеона» я уловил даже что-то вроде оживления, — сделал гигантский шаг вперед: он научился вмещать миллионы лет развития живых существ в немногие дни или даже часы.

— Но как? — невольно закричал я.

— Об этом вам лучше расскажет сам

'скрант, вынырнувший откуда-то, мчался мне наперерез.

Мне показалось> что у нее на каждой руке, по крайней мере, вдвое больше пальцев, чем полагается.

профессор. В¹ конце концов я только его помощник...

Я. хотел прибавить «и создание», но благоразумно промолчал. Теперь мы шли молча. Лаборант несколько раз останавливался, чтобы провести ту или другую реакцию, но не говорил больше ни слова. Наконец мы подошли к маленькой двери, обитой войлоком и клеенкой. «Хамелеон» остановился.

— Вам надо переодеться, — заметил он. — Вот вам халат.

Я не видел, откуда у него в руках появился халат, но послушно надел его. «Хамелеон» помог мне застегнуть замки-молнии на рукавах и на спине, и мы вошли в инкубатор.

В первый момент я ничего не мог разглядеть. Потом мои глаза привыкли к полутьме, и я различил большую комнату, круглую или многоугольную, с плоско сводчатым потолком, но совершенно без окон. По стенам, прерываясь только дверью, на пороге которой я стоял, шел сплошной ряд каких-то не понятных мне, сложных аппаратов, поблескивавших медью, стеклом, никелем. Воздух был тяжелый, жаркий и

Это было странное существо с низким лбом и срезанным затылком.