Техника - молодёжи 1945-12, страница 26

влажный, как в оранжерее, с потолка лился неяркий свет матового полушара,

— Сюда! — раздался откуда-то голос профессора.

Я неуверенно двинулся на голос. Профессор стоял в углу перед одним из аппаратов и разглядывал на свет термометр с длинным хвостом, какие употребляются в химических производствах.

— Сюда, Николай! — повторил он.— Посмотрите-ка, что здесь получается.

Пока я подходил к нему, мои глаза окончательно свыклись с освещением, и я различил на аппарате трубки, краны, загрузочные люки, круглое смотровое стекло; все это было, очевидно, рассчитано на большое давление. Профессор опустил свой термометр и повернулся навстречу мне; он улыбался, но я видел, что он взволнован.

— Что здесь происходит, профессор?—спросил я вполголоса.

— Инкубация, — коротко ответил он.

— Видите ли, Николай, — через минуту заговорил профессор, — мой помощник, вероятно, уже рассказывал вам, как я получаю белок. То, что происходит здесь, в инкубаторах, — только дальнейшее развитие естественного процесса, который мне удалось ускорить во много тысяч раз с помощью комбинации излучений, получаемых при распаде некоторых химических элементов. Как известно, рентгеновские и другие коротковолновые лучи влияют на развитие живых организмов, и сейчас многие ученые исследуют их действие на муху-дрозофнлу. Некоторые ученые предполагают, что космические* лучи влияли на развитие первичных живых существ; я проверил это предположение, и оно блестяще оправдалось.

Вот мои инкубаторы. Я закладываю в них свой искусственный белок. В каждом инкубаторе есть маленький, не очень мощный аппарат для получения нужных мне излучений. И вот в белке начинаются те же процессы, какие происходили в нем на заре времен. Остается только регулировать характер и силу излучений, чтобы естественный процесс эволюции остановился на той стадии, какая мне нужна.

Мне удавалось получать с помощью этих аппаратов организмы, напоминающие губки, морские звезды, ганоидные рыбы. Не так давно я получил несколько видов пресмыкающихся, а в самый день вашего появления у меня я получил прекрасный образец птицы.

— А что у вас в инкубаторе сейчас?— с замиранием сердца спросил я.

— Я хочу довести эволюцию до конца, — с силой ответил профессор. — Я хочу получить высшие формы человека или даже что-нибудь выше того.— Пишите: температура 136,5, давление...— Тут следовал целый ряд цифр, не представляющий интереса ни для вас, ни для меня. Машинистка, которую я до этого не замечал, проворно застучала клавишами. В полумраке мне показалось, что у нее на каждой руке, по крайней мере, вдвое больше пальцев, чем полагается.

— Этн излучения — прелюбопытная вещь, — обратился опять ко мне потом профессор. — У потомства дрозофил, облученных рентгеновскими лучами, исче* зали крылья и происходили другие превращения. Я испробовал свои излучения на более высоких типах животных — на лягушках, кроликах, даже на обезьянах, и результаты получались потрясающие. При определенных условиях эволюция двигалась вперед гигантскими шагами.

Мне вспомнился «Хамелеон», и я готов был спросить у профессора, не это ли* результат его опытов. Но тут же подумал, что процесс превращения животных в человека длился тысячелетня,

что в этом превращении решающую

роль сыграл труд;, и, значит, о созда* нии человека в инкубаторе может мечтать только безумец.

И вдруг, как бы подтверждая мое подозрение, профессор выпрямился во весь свой огромный рост, глаза у него в полумраке блеснули, как у кошки.

— Чего-то нехватает! — пронзительно закричал он. —И я даже знаю чего: затравки! Нужно ввести туда настоящий животный белок, и тогда реакция пройдет до конца гладкой.

Он быстро повернулся ко мне, и что-то испугало меня в его взгляде. Возник ли этот испуг сейчас, под влиянием минуты, или он жил во мне с момента нашей первой встречи, — не знаю, да это и неважно. Профессор сделал шаг вперед; я отскочил и кинулся к выходу.

Мимо мелькали бесконечные ряды лабораторных столов, стекло, горелки, сосуды. Обернувшись, я увидел, что профессор бежит за мной, а с ним бежит и его машинистка, растопырив руки, на которых, как змеи, шевелилось множество длинных тонких пальцев. Откуда-то опять вынырнул лаборант; qh мчался мне наперерез, но я уклонился от него, чуть не налетел на какое-то подобное же кошмарное существо, вылезающее из-под стола, увернулся и от него и, увидев поблизости знакомую дверь, кинулся к ней. Но, стремясь избежать всех моих преследователей, я не рассчитал движений и на бегу смахнул со стола какой-то стеклянный прибор: он разбился; жидкость, бывшая в нем, разлилась, вспыхнула,— и пламя в ту же секунду охватило всю лабораторию. Я едва успел захлопнуть за собою дверь, как за нею раздался оглушительный взрыв, и горячая воздушная волна ударила мне вслед.

Не знаю, долго ли я был без сознания, Очнувшись, я увидел людей в белых халатах и почувствовал повязку у себя на голове. Я огляделся; комната была мне знакома. Это было то самое отделение лаборатории, в котором я работал до сих пор. В разбитое окно врывался ветер, выдувая остатки какого-то неприятного, тяжело пахнущего дыма.

— Где профессор? — спросил я.

Врач, державший меня за руку, щупая пульс, переглянулся с остальными.

— Как вы себя чувствуете? — сказал он вместо ответа.

Меня охватило тревожное предчувствие.

— Что случилось? — настойчиво спросил я. — Где профессор? Почему я ранен? Уцелело ли что-нибудь в большой лаборатории?

— В какой большой лаборатории? — спросил врач.

На полке сидела в стеклянной банке большая зеленая ящерица.

м

Я указал на дверь в глубине.

— Там ничего нет, — возразил он.

— Я знаю, — ответил я.— Сейчас там, наверное, ничего не осталось, взрыв был очень сильный.

— Сейчас? —- Они опять переглянулись.

До сих пор я лежал, но тут поднялся и сел. Их непонимание раздражало меня. Стараясь не упускать ни одной подробности, я рассказал о своей работе у профессора. Они выслушали меня очень внимательно, а потом старший из врачей сказал:

— Взрыв, конечно, был! Но в сарае, стоявшем в саду, поэтому вы и ранены. И, к сожалению, Бороздин погиб. Бедняга! Он был так уверен, что разгадал тайну живого белка! Теории его, быть может, и верны, но проверить их до конца ему не удалось... Кто знает, может быть, если бы не взрыв...

— Но что же там, за дверью? — спросил я.

Врач помог мне встать и открыл дверь. Там была тесная, темная комнатка— что-то вроде кладовой, загроможденной приборами и посудой. На полке, у самой двери, сидела в стеклянной банке большая зеленая ящерица.

— В чем же дело? — растерянно прошептал я,— Ведь не сон же я видел...

Старший из врачей, повидимому, напряженно соображал что-то.

— А если это был именно сон? медленно произнес он, потерев рукой свой большой, выпуклый лоб. — Может быть, профессор Бороздин гипнотизировал вас? И вы видели только то, что он хотел, чтобы вы увидели, с поправкой, конечно, на то, что вам подсказывали ваши собственные знания и фантазия.

Другого объяснения происшедшему не могло быть, и мне пришлось с ним согласиться.

Рассказчик умолк. Слушатели долго молчали. Потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать.

— Значит, все это было во сне: и глаз в стакане, н живой белок, и этот лаборант «Хамелеон»?

— Да, — ответил рассказчик.— Должно быть, я открыл дверь в кладовую, увидел блеск стекла, увидел ящерицу, а внушение сделало остальное.

— И профессор не делал живых существ?

— Он только хотел этого. Может быть, он и был на пороге важного открытия, но произошел взрыв, н Бороздин погиб.

Одна из девушек хотела спросить еще о чем-то, но в это время к рассказчику подошел лабораторный служитель и зашептал ему что-то на ухо, незнакомец встал и сказал улыбаясь:

— Извините, друзья мои, меня вызывают по срочному делу. Спасибо вам за интересно проведенный вечер, — он принес мне большую пользу,-—и до свиданья. Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Он быстро вышел, а молодежь окружила служителя.

— Кто этот человек, которому вы передали вызов?

Служитель пожал плечами.

— Разве вы не знаете? Это профессор Бороздин.

-— Профессор Бороздин? Не может быть! — раздались возгласы. — Он профессор чего? Биологии? Хидаии?

— Совсем нет, — ответил служитель.—-Не биологин и не химии Он профессор психологии. Он часто рассказывает людям всякие истории, а сам в это время наблюдает своих слушателей. Это его метод изучения эмоций.

24