Техника - молодёжи 1946-02-03, страница 13

вам специальная химическая пленка против запотевания стекол.

Кожевников улетел пробовать. Вернулся опять недовольный.

— С пленкой получше. Но за ней надо следить, менять... Возня. А что, если сделать, примерно, как в московском трамвае? Без химии... Обогревать электричеством...

— Нет, нельзя, — заявил конструктор,—это утяжелит самолет. Надо ставить дополнительный электроагрегат. И ставить его негде... Впрочем, подумаем.

Но над этим больше всего думал сам летчик Кожевников. Однажды он, обрадованный собственной находке, предложил:

— Используйте-ка для обдува стекла теплый воздух, выделяемый от нагнетателя мотора. Он сейчас зря пропадает.

Находка оказалась на редкость удачной.

Так, постепенно, в упорной работе совершенствовалась герметическая кабина. Уже резиновая ее оболочка превратилась в стальную. Если раньше она была вставной, то вскоре ее включили в конструкцию фюзеляжа самолета. Вес кабины втрое уменьшился, а жесткость неизмеримо возросла. Вместо рсгенера-ционных патронов появилась оригинальная вентиляция кабины кислородом.

Температура в самолете стала в буквальном смысле делом рук самого летчика. Долго над этим бились экспериментаторы. Их путали разноречивые показания летчиков.

Стефановский прилетает и недовольно ворчит:

— Жарковато.

Летит следом Кубышкнн и возвращается, жалуясь на мороз. Выручил Степан Супрун. Он заявил инженерам, что температура вообще не должна быть постоянной. Летчик в полете работает по-разному, в зависимости от обстоятельств. Пусть и регулируется тепло таким же путем, как это делает реостат с освещением приборной доски.

Тогда установили специально изготовленный для герметической кабины термостат. Один поворот ручки— и уже теплее на несколько градусов или, на-оборот, прохладнее. Летчик стал хозяином обогрева кабины.

Да и сама кабина преобразилась. В ней стало просторно, удобно. Раньше ее противники толковали:

— Кабина является лишним грузом. Она похищает скорость и высоту у машины. Ей нет перспектив. Думайте лучше над скафандром.

Теперь в ходу крылатое выражение конструктора ' Александра Ивановича Путилова:

— Кабина облегчает самолет. Скафандр, как всякая лишняя одежда, связывает движения, он крайне неудобен и к тому же опасен при пожаре, катастрофе. А в современной герметической кабине летчик может летать в обычном домашнем костюме. Ему легко и удобно. Он сохраняет силы. Он способен заставить машину развить предельную скорость, достичь максимального «потолка». Раз в кабине легче работать, легче летать, значит, в сущности, самолет обрел новое качество, и конструктор Путилов прав, заявляя, что кабина «облегчает самолет».

Герметическая кабина привлекала внимание широкого круга конструкторов и испытателей. Она покорила их своими преимуществами. Ею серьезно занялись Яковлев, Лавочкин, Петляков, Мяси-щев, Микоян. Она появилась на «МИГ-3», «Ла-5», «Як-7». И в каждом новом варианте герметическая кабина выглядит все л^чше.

Нашлось немало энтузиастов, посвятивших совершенствованию кабины не

сколько лет своей научно-испытательной деятельности. Среди этих людей известны работники авиационной промышленности — М. С. Егоров, А. М. Гершкович* в НИИ ВВС— это в первую очередь подполковник А. И. Грызлов, инженер-майор М. Н. Рабиновичи многие другие.

Первый патент ва герметическую кабину дак Александру Щербакову. Но если сейчас поставить рядышком его «резиновый чулок» н кабину, устроенную им же на легкомоторном транспортном «Ще-2», изумишься чудесному превращению. Так поразительно не похож прародитель на потомка. Но герметическая кабина, несомненно, будет все время совершенствоваться, потому что без нее немыслим самолет будущего— стратоплан.

Авиация шагает вперед неудержимо. Она успешно осваивает стратосферу. Ра

стут скорости. Гражданский самолет идет в дальний рейс уже на такой высоте, где без дополнительного кислорода йе обойтись. А чем выше подниматься, тем больший запас кислорода приходится брать с собой. Вот почему и в гражданской авиации герметическая кабина станет обычной, даже обязательной. Только она может обеспечить путешествие с комфортом бородачу и ребенку, больному и старику.

Только в герметической кабине возможен полет вокруг «шарика» и на Луку.

Летчики больше не говорят: «Борода мешает».

В любую погоду, при любых условиях, строго в назначенный час испытатели садятся в герметические кабины запускают моторы и уходят ввысь для экзамена новых машин.

ГЛАЗАМИ ПОЭТА

И УЧЕНОГО

BW

мировой литературе есть два описания венецианского арсенала — места, где в средние века строились суда н изготовлялось оружие могучей Венецианской республики. Одно из этих описаний принадлежит Данте.

«...Как в венецианском арсенале, кипит зимой тягучая смола, чтоб мазать струги, те, что обветшали, и все справляют зимние дела: тот ладит весла, этот забивает щель в кузове, которая текла, кто чинит нос, а кто корму клепает, кто трудится, чтоб сделать новый струг, кто снасти вьет, кто паруса платает».

Другое описание арсенала оставил нам Галилей. И хотя Данте и Галилея разделяют три века, ученый увидел в арсенале почти то же самое, что и Данте. Его внимание тоже привлекло строительство судов — «множество снарядов, подпо* рок, креплений и иных сооружений для поддержки, пользуясь которыми должны были спустить на воду большую галеру».

Три века не принесли существенных изменений в технике судостроения. По-прежнему парусные суда составляли основу могущества республики, и хотя современники Галилея, в отличие от современников Данте, уже знали огнестрельное оружие, не о нем говорят в первую очередь герои самого зрелого произведения Галилея — «Бесед и математических доказательств, касающихся двух новых отраслей науки».

Но совершенно по-разному восприняли Данте и Галилей увиденное ш арсенале.

Клубы черного смоляного дыма, грохот молотов и лязг пил, полуголые тела мастеров, пронзительные крики рабочих — все это побудило Данте сравнить пятый ров ада, где караются мздоимцы и всякого рода плуты, с венецианским арсеналом. Данте пишет: как в венецианском арсенале, «так силой не огня, но божьих кипела подо мной смола густая, на скосы налипавшая вокруг» («Ад», песнь

2 Галилей говорит, обращаясь к венецианцам: «Обширное поле для размышления, думается мне, дает пытливым умам постоянная деятельность вашего знаменитого арсенала... особенно в области, касающейся механики, потому что всякого рода инструменты и машины постоянно доставляются туда большим числом мастеров, из которых многие путем наблюдений над созданиями предшественников и размышления при изготовлении собственных изделий приобрели большие познания и остроту рассуждения». И дальше: «Я, будучи по природе любознательным, часто ради удовольствия посещаю это место, наблюдая за деятельностью тех, которых по причине их превосходства над остальными мастерами мы называем «первыми»* И, наконец, Галилей утверждает, что беседы с мастерами и наблюдение за их работой «не один раз помогали... разобраться в причинах явлений не только изумительных, но н казавшихся сперва совершенно невероятными». В частности, именно здесь Галилей поставил вопрос, почему собственно малые суда, имеющие малую площадь опоры, можно просто столкнуть в воду, а для спуска больших галер требуется «множество снарядов, подпорок, креплений и иных сооружений».

Итак, зрелище арсенала» побудило поэта к созданию мрачных образов ада. И это же зрелище натолкнуло ученого на размышления в области механики. И оба —поэт и ученый —засвидетельствовала об этом в своих* гениальных произведениях,

С. Альттуляр

//