Техника - молодёжи 1952-05, страница 5
Знаменитый немецкий философ, бывший в то время никому неизвестным, скромным домашним учителе», озаглавил свою книгу, вышедшую в 1755 году без имени автора, «Общая естественная история и теория неба, или опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания на основании ньютоновых законов». В ней он нарисовал величественную картину рождения солнечной системы из огромного облака холодной космической пыли, которое, постепенно уплотняясь и разогреваясь, распалось на отдельные раскаленные шары, из которых образовались Солнце, планеты и их спутники. Но Кант не был математиком и не сделал никаких количественных подсчетов, которые могли бы подтвердить его гипотезу. Через сорок лет, в 1796 году, прославленный астроном и математик Лаплас, уже 24 лет ставший членом Французской Академии, выдвинул гипотезу рождения солнечной системы из гигантской туманности, состоящей из раскаленного газа. Туманность эта медленно вращалась, а в ее центре было расположено сгущение — зародыш будущего Солнца. Сжимаясь под действием тяготения и вследствие этого убыстряя свое вращение, первичная туманность постепенно приобрела чечевицеобразную форму, а на экваторе ее, где скорость была наибольшей, от нее стали отделяться кольца. В силу неизбежной неоднородности какой-либо сгусток притягивал к .себе все вещества кольца и превращался в маленькое подобие всей туманности — прообраз будущей планеты. Таким же образом могли произойти и спутники планет, которые, повторяя движение первичных клубков газа, должны были вращаться в ту же сторону, что и породившие их сгустки. Строгая логичность гипотезы, ясная и холодная цепь выводов, основанных на законах механики, которые видели в ний современники Лапласа, произвели на астрономов неотразимое впечатление. Поэтому никто не обратил внимания на то, что французский астроном, один из самых блестящих математиков своего времени, так и не подверг свою гипотезу математической проверке. Больше того: во всех пяти томах своей «Небесной механики» он не говорит о ней ни одного слова и поместил свою знаменитую гипотезу лишь в научно-популярной книге «Изложение системы мира»; да и то в седьмом, последнем, примечании, говоря при этом, что предлагает ее «с осторожностью, подобающей всему, что не представляет результата наблюдения и вычисления». В последнем Лаплас совершенно прав. Он очень точно определяет свою гипотезу, — а тем самым и гипотезу Канта, — в значительной части как умозрительную, основанную на слишком малом числе фактов. Но это вполне закономерно: полтора-два столетия назад еще слишком мало фактов было накоплено наблюдательной астрономией, еще не существовало астрофизики, не вошел еще в науку закон сохранения энергии, но было термодинамики и статистической физики. Тем не менее гениальные концепции классиков космогонии сыграли огромную роль в развитии науки, утвердив идею не божественности, а материальности происхождения небесных тел и неизбежности их эволюции. В «Диалектике природы» Энгельс назвал теорию Канта первой брешью, пробитой в окаменелом мировоззрении, открытием, в котором лежал зародыш всего дальнейшего прогресса. Свыше ста лет просуществовали эти славные гипотезы, несмотря на то, что новые открытия заставляли вносить в них бесконечные поправки и дополнения. Но, наконец, вместе с появлением астрофизических методов исследования, подвергнутые беспощадному математическому анализу, они рухнули под бременем новых фактоз и цифр. На смену отжившим пришло множество новых гипотез XX века. Но все они обладали странной особенностью: если классики космогонии развивали идею о закономерности образования таких систем, как солнечная, утверждали возможность существования множества планетных семейств, то космогонисты нового века настойчиво отстаивали неповторимость нашей системы. Наступила эра так называемых «катастрофических гипотез». I Первым, кто выдвинул мысль о встрече двух звезд как причине рождения планет, был новозе\андский астроном Биккертон, в свое время никем не замеченный, а ныне извлеченный из архивов. В 1905 году геолог Чемберлин и астроном Мультон разработали так называемую «планетезимальную» гипотезу. Два светила — наше Солнце и чужая звезда-скиталец — несколько миллиардов лет назад встретились, почти столкнулись. Притяжение блуждающей звезды нарушило равновесие внутри Солнца, и две .спиральные струи раскаленных газов, подобные чудовищным протуберанцам, вырвались из его недр. Позже эти остывшие брызги солнечного вещества дали начало планетам. Но английскому астрофизику Джинсу эта гипотеза двух американских ученых, повидимому, показалась слишком простой. Он подсчитал, что в нашей Галактике встреча двух звезд должна происходить в среднем каждые 1018 лет (один триллион лет!). И такая вероятность показалась ему чрезмерно большой. Тогда он предложил свой вариант катастрофической гипотезы, внеся в схему Мультона - Чемберлина ряд дополнительных условий: звезда-странник должна была быть гораздо больше и массивнее нашего Солнца, пройти от него на расстоянии всего нескольких миллионов километров, причем эта встреча двух звезд должна была занять всего несколько часов! Как видим, вероятность такой встречи двух звезд, да еще при соблюдении всех дополнительных условий, чрезвычайно мала. Но то, что кажется нам недостатком, в глазах философов-идеалистов было неоспоримым достоинством и обеспечило на буржуазном Западе шумный успех этой гипотезе. Представим себе пять черепах средней величины, расположившихся на земном шаре по одной на каждом континенте — евразийском, африканском, американском, австралийском и антарктическом. Заставим Схема, показывающая, как можно объяснить размеры планет солнечной системы. САТУРН ЮПИТЕР УРАН НЕПТУН ПЛУТОН |
