Техника - молодёжи 1959-09, страница 33

— Приезжай ко мне, если задержусь, подожди. Ключ от квартиры на обычном месте, — услышал я в телефонную трубку.

С понятным интересом я ожидал Зорина, сидя у него в кабинете. Наконец дверь отворилась. Дальнейшее, однако, послужило темой не только серьезных разговоров, но и анекдотов.

— Добрый вечер, — приветствовал я друга.

— Добрый вечер, гуд мвнинг, гутен абенд, бон icyap, буона сера...

— Да ты, никак, занялся лингвистикой?

— Лингвистика... Языковедение, языкознание, наука о языке. Подразделяется на фонетику, семантику, лексикологию, этимологию, грамматику, орфографию, орфоэпию. Лингвистика возникла в XIX веке. Ее еще можно подразделить на изолирующую лингвистику, агглютинирующую, флексирующую, но важней этого генеалогическое разделение. «Лингвистику, филологию и хиромантию за науки не считаю», — сказал...

— Что с тобой?! — вскочил я. Тут только мне бросилось в глаза странное состояние друга.

Его живой взгляд потух, неподвижные зрачки блестели, как стеклянные. Он тупо смотрел на пепельницу. В опущенных плечах, ссутулившейся спине была какая-то манекенная деревянность.

Я схватил его за плечи. Голова его откинулась внезапно, как от толчка, Зорин стал говорить, словно читая книгу:

— Уравнения, выражающие математическую зависимость отклонения гальванометра от числа спаев, площади приемника, термоэлектродвижущей силы, материалов спая, требуют прежде всего знания термоэлектрических параметров материалов термоспая, их взаимной электродвижущей силы, электропроводности, теплопроводности и теплоемкости. Для этих вычислений нужно также знать оптические свойства воспринимающих излучение поверхностей, коэффициенты их излучения и отражения для различных длин волн...

Он продолжал в том же духе, но я не выдержал и закричал в отчаянии:

— Игорь, голубчик, тебе плохо? Скажи, что случилось!

На мгновение у него в глазах мелькнуло осмысленное

выражение. Недоуменно глядя на меня, будто не соображая, зачем я и кто, он потер лоб движением, казалось, стирающим невидимую, но липкую паутину. Однако затем в его мозгу словно опять щелкнул какой-то клапан. Он закрыл глаза ладонями.

— Лица, лица... всех людей, которые мне встречались. Ужасно!.. Они плывут. С прямыми носами, крючковатыми, бесформенными, как раздавленная слива, маленькими, утиными; лбы то морщинистые, то юношески гладкие, иные узкие, другие со слоновьими мудрыми выпуклостями; губы пухлые, надменно сжатые, вывороченные, вялые, лапотные. Миллионы лиц! Толпа... Они идут через мой мозг, все идут...

Тут для меня было хоть что-то понятное. «Поток лиц» знаком тем, кто имеет дело с лепкой образов словом ли, кистью или резцом. Его приход мучителен, но почти неизбежен. Со мной это случалось, когда бывала бессонница. Приходила череда движущихся выпукло-четких лиц, бесконечных в своем многообразии.

— Тебе нужен врач, — сказал я как можно мягче и снял телефонную трубку.

Игорь сделал слабое отрицательное движение рукой.

— Н-гне надо... — с усилием проговорил он. — Это... это пройдет... уже проясняется. Не мешай.

Он повалился в кресло, уткнулся головой в обивку спинки и затих, глухо бормоча что-то.

Я растерянно стоял возле с гудящей телефонной трубкой, не зная, что делать. Не послушаться и вызвать «Скорую помощь»? Интуиция мне подсказывала, что «помощь» была бы здесь бессильна.

Положив. трубку на место, я распахнул штору. Город глянул сотнями освещенных окон, розовых, золотистых, белых, зеленых, синих. Невеселые были у меня мысли...

— Крепкую чушь я только что молол?

Вздрогнув, я обернулся. Игорь сидел в кресле прямо, смотрел облегченно и весело, капельки пота блестели на висках.

— Порядочную.

— Надо думать. Счастье, что эта штука действует пока недолго.

— Ты о чем?

— Об «усилителе», конечно. Препарат был готов, то есть он казался мне готовым. Я решил проверить его дей

ствие на себе. «Усилитель» — это не вакцина, действие которой можно проследить на кролике или морской свинке. Тут нужен для опыта человеческий мозг. Не без трепета я три часа назад выпил небольшую дозу жидкости. С таким ощущением человек будет, наверно, пить марсианскую воду. Потом взял книгу Д. Строи га «Техника физического эксперимента» — первую, оказавшуюся под рукой, — и стал читать страницу за страницей (отрывок я, кажется, воспроизвел тут). Ничего особенного я не чувствовал, лишь немного щипало язык. Минут через десять я закрыл глаза и стал припоминать текст. И заметил, что без напряжения вспоминаю абзац за абзацем. Строчки выплывали из памяти все быстрее и быстрее, как детали снимка в ускоренном проявителе. Тогда-то я и позвонил тебе. Но что потом началось, уф!

— Он оказался ядовитым?

— В обычном медицинском смысле «усилитель» совершенно безвреден. Он просто сделал свое дело — разбудил и чудовищно усилил память. Да как! Я оказался в положении того богача из сказки, который утонул в груде золотых монет. Все прожитое, познанное, перечувствованное ожило и захлестнуло сознание. Ничто, как выяснилось, не проходит бесследно. Я вспомнил даже, какие у меня были тапочки в четырехлетнем возрасте и какие в пятилетнем. Я мог наизусть продекламировать всего Льва Толстого. Ассоциативное, логическое мышление было сметено и подавлено. Не знаю, что подразумевают психиатры под «сумеречным состоянием души», но мое точней всего можно было назвать «сумеречным». Упрощенно говоря, произошло то же самое, как если бы в Ленинской библиотеке все книги в беспорядке поставили на полки корешками внутрь. Мой рассудок уподобился ошалевшему читателю такой библиотеки. Последствия ты видел.

— Значит, полная неудача?

— Наоборот, все отлично. В науке есть прекрасный закон: неудача — лучший ключ к познанию закономерности. Возьмем Лобачевского. Он пытался доказать пятый постулат Эвклида — и неудачно. Но доказательство, как выяснилось, недоказуемого подвело его к мысли о существовании иной геометрии, чем эвклидова.

Во время обострения памяти, вызванного препаратом, я вспомнил содержание некогда читанного мной учебника психиатрии. Забытые строчки стояли перед глазами так же ясно, как те, что чернеют на страницах вот этой раскрытой книги. Оказалось, что я искусственно вызвал у себя один из видов умственного расстройства, связанный с чрезмерной обостренностью памяти, — сходились все симптомы. Помню охватившее меня тогда гнетущее чувство неудачи. Тупик! Но теперь, спокойно размышляя над случившимся, я вижу, что это не тупик, а резкий поворот, к которому я пришел, следуя дорогой познания. Ведь суметь вызвать болезнь — значит уже наполовину вылечить ее. Однако я вижу и другой путь применения «усилителя». Как ты сам заметил, в начале его действия была такая минута, когда туман, окутывавший истинное значение «усилителя», вдруг дал просвет и я вовремя обнаружил ту стену, в которую уперся и которую, без сомнения, долго бы еще не замечал. Ты понимаешь, я говорю об усилении памяти, которое мы стремились вызвать, не очень задумываясь над тем, а тек ли это уж нужно и не изобретаем ли мы психически вредный препарат? Зачем человеку пусть всеобъемлющий, но механически заученный груз знаний? Силой своего разума он создал кибернетические машины, электронные ячейки которых держат и мгновенно отдают по приказу человека все те сведения, которые ему необходимы для творчества. Их-то и момсно, пожалуй, назвать настоящими «усилителями памяти». Другое дело полноценно использовать накопленные знания. Только в сложных и неожиданных, недоступных машине сочетаниях рождается новое. Как найти то чудесное состояние, когда человека, бившегося годами над решением трудного вопроса, вдруг «осеняет» блестящая идея? Что, если попытаться это качество ума из мгновенной категории перевести в болев длительную? Я увидел пока только проблески такой возможности, только зарницу. Так давай _ же пойдем на эту зарницу. Путь темен и ухабист, да! Тем лучше. Скучно идти по накатанному асфальту. О, я вижу массу отличных трудностей, с которыми повозиться будет просто счастье.

Зорин пока еще возится со своими «отличными трудностями». Точнее сказать, «мы с Зориным», потому что мне юыпала честь стать его сотрудником. И я не раскаиваюсь в этом, ибо тропа познания — самая увлекательная из всех. Счастлив по ней идущий!

29