Техника - молодёжи 1962-10, страница 36

— Хорошо, — сказала девушка. — Когда будет сеанс?

— Завтра. За сутки мы сумеем успокоить его нервы. И вам, — ласково добавил Горн, — тоже не мешает отдохнуть. Прогулка на яхте — что может быть лучше!

Евита поблагодарила. Лучшим отдыхом она считала прогулку в парке. Она вышла из здания академии, и в лицо ей пахнули теплыв запахи смолы. Ее немного раздражала уверенность Горна, что вечер на лесной поляне чем-то напоминает встречу в ротонде.

...Последний раз оглядев себя в зеркале, она надела це-реброн и вошла в зал. В полумраке плескались янтарные волны моря. Данта еще не было. Евита подошла к ажурной беседке. И снова—в который раз! — вспомнила она весенний вечер, вспомнила даже запахи лип и перепревших прошлогодних листьев. Они с Дантом шл^ по аллее парка и говорили обо всем, кроме того, что волновало обоих.

Евита не заметила, как вошел Дант, привычно опустился в кресло и устремил взгляд к звездам... Евита включила излучатели.

Да, они шли в тот памятный вечер по парку, беспричинно и громко смеялись и не заметили, как углубились в лес. На луж 1йке, освещенной косыми лучами, они остановились. Дант смотрел на нее, смотрел, как она собирала цветы, напевая песню. Евита машинально запела ее и сейчас и в это время заметила рядом с собой движение. Повернув голову, она увидела, что Дант смотрит иа нее. Значит, излучатели уже работали. Теперь и Евита, не отрываясь, стала смотреть в его глаза.

— Ты помнишь, Дант, помнишь, как я нарвала букет ромашек, подбежала к тебе? Помнишь?..

Юноша продолжал пристально смотреть на Евиту. Казалось, он сейчас протянет к ней руки и воскликнет: «О моя Онико!» Но Евита услышала напоминание Горна:

— Вспомни, Сын звезд, что сказал тебе отец Онико в эту минуту.

Взгляд юноши с беспокойством переходил от Евиты к ротонде, лежавшие на подлокотниках кресла пальцы рук дрожали.

— Что предложил тебе отец Онико, чтобы спасти ее?

Евита видела, с каким напряжением Дант пытался что-то

вспомнить и вместе с тем, казалось, боялся этого воспоминания.

— Облучение черным светом? — спрашивал Горн.

— Черным светом, — услышала Евита голос Данта.

И в ее сознании снова возникла не раз виденная уже трагическая сцена у ротонды. Эта сцена сейчас сменилась другой. Посреди беседки стоял отец Онико.

— Это единственный способ спасти жизнь моей дочери, в для тебя искупить нарушение наших обычаев, — говорил отец девушки голосом Данта.

— Я на все готов, — сказал юноша.

— Мы временно лишим тебя силы тяжести, чтобь! ты был способен принять черный свет.

— Я еще в детстве привык к состоянию невесомости на корабле.

— Это невесомость другого рода. Во время полета энергия гравитации не исчезает, — продолжал говорить отец Онико. — Для облучения черным светом необходимо полное освобождение тела от энергии тяготения.

— Я готов нв все, лишь бы жива была... она...

Дант снова умолк, а взгляд по-прежнему неотрывно был устремлен на Евиту.

— Что ты почувствовал при облучении. Сын звезд? — спрашивал Горн.

Дант молчал, и Евита заговорила:

— Неужели ты не помнишь? Это же я, Евита...

Дант молчал.

— Дант, милый, вспомни, как ты привлек к себе мою голову и на твоем пальце был вот этот перстень. — Евита захватила перстень и теперь держала на вытянутой руке перед глазами Данта. — Помнишь? Помнишь?..

В это время что-то случилось с освещением. Море погасло, утратив свой оранжевый блеск, и во всем зале вспыхнул свет. Евита поднялась, недоуменно оглядываясь. И в этот момент услышала родной голос, тихо произнесший ее имя.

Дант стоял около кресла, опираясь на него рукой, в другой он держал сорванный с головы шлем. В его глазах росли удивление и радость.

Владислав Горн с улыбкой наблюдал за ними через смотровое стекло пульта. Потом он пододвинул к себе журнал и записал в нем мысль, ради которой Дант отважился на эксперимент:. «Приемником черного света может быть любое материальное тело, лишенное гравитационной энергии».

СОЗВУЧИЕ ВРЕМЕНИ

Писатель Олег ПИСАРЖЕВСКИЙ РАССКАЗЫВАЕТ О ННИГЕ „БОГАТЫРСКИЙ АТОМ"¹

ТГворческий гений партии внес существенные поправки в тео-• ретическую схему, создаваемую кабииетиыми схоластами. Революционный взрыв грянул ие в одной из наиболее развитых, а в одной из самых отсталых в своем капиталистическом развитии стран Европы. Но там уже окреп и возмужал в боях гегемон революции — рабочий класс: ои сумел найти дорогу к исстрадавшемуся крестьянскому сердцу под серой солдатской шинелью. Сермяжная, лапотная Русь со всей неизжитой патриархальщиной и «всяческой дикостью», с горечью отмечавшейся некогда Лениным, вырвалась на авансцену мировой истории и стала во главе человечества. Слив свою судьбу с судьбами освобожд нных братских народов, социалистическая Россия пронесла высокие обязательства своего первородства сквозь же тонне классовые бок и многократные послевоенные невзгоды. Оиа б режно сохранила и несчетно умножила славные традиции передового материалистического русского естествознания. Оиа стала страной всеобщей образованности, вышла в космос н первой зажгла атомный свет.

Вместе с наукой народная власть тотчас же взяла иа свое вооружение зовущее и возвышающее слово о иауке.

Новая литература о иауке, родившись в СССР, порывала со старой традицией снисходительного «объяснительства», развлекательной занимательности, основывавшейся на разоблачении перед непосвященными научных «секретов» и «тайи». «Науке ие нужны подпорки, — сердился М. Ильин, — дайте ей самой рассказать о себе, покажите, как она великолепно ходит, как одолевает крутые горы, как вышагивает по стремнинам». Ему самому еще преходилось считаться с той предельной сжатостью исторических сроков, в течение которых высшие до тижения культуры в Советской стране становились всеобщим достоянием.

Сознание подчас отстает от бытия. Нередко к печальным конфузам приводит даиь былой отствлости нашей — искусственное сужение понятия «народность». При определении желанного уровня книг, рассказывающих о победе познання, во многих случаях оказывается, что читатель давно уже перерос редакторский критерий и отлично освоился в том мире, куда его иные издатели собираются с опаской «за ручку» повести.

Победы знания никогда ие были элементарны, ио впервые в человеческой истории в их завоевании участвуют миллионы. Не только плоды науки, но н сама наука стала повседневным наполнением их дум, чаяний и устремлений. Вот втот-то новый читатель, сам запросто «делающий науку», подчас прямо у станка, ждет от литературы нового слова. В каком смысле нового? Его самоотверженный труд, который, по верной мысли академика Н. Н. Семенова, сродни труду коммунистическому, должен быть повтнческн раскрыт; причем раскрыт опять-таки не виешие, ие со стороны парадного фасада общеизвестных фактов, а во всем богатстве своего внутреннего содержания.

Владимир Орлов — один из ветеранов быстро формирующейся колоииы литературных провозвестников втого нового восприятия иаукн как неотъемл мои части творческой жизин поколения строителей коммунизма. Физик по образованию, ученый-нзобретатель по роду своей деятельности, ои начал свой путь в литературе книгами, каждая нэ которых была своеобразным открытием.

«Рассказы о неуловимом» — втн жизнерадостные притчи о пылинках, тенях, пузырьках н солнечных зайчиках неожиданно оборачивались глубокими фнло офскими втюдамн о единстве природы и необходимой взаимосвязи наук, ее познающих! «Секрет изобретателя», полиын озорных н лукавых исторических новелл, заключал примечательный по стройности н глубине психологического анализа научный трактат о путях изобретательского творчества. Трактат настолько исчерпывающий, что его влияние можно проследить во мио-1их неизмеримо более «наукообразных» и иесравиеиио более скучных сочинениях на вту тему последующих а торов.

¹ В. Орлов, Богатырский атом. Иэд-во «Советскав Россия», 1962.

32