Техника - молодёжи 1963-12, страница 17
ЗА БОРТОМ НЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ Совершенствование средств спасения людей, потерпевших кораблекрушение, отставало и до сих пор отстает от быстрого развития судостроения. 150 лет, прошедшие со дня гибели «Медузы», изобилуют чудовищными морскими катастрофами, унесшими тысячи человеческих жизней. В мрачном списке жертв океана гибель «медузы» занимает далеко не первое место по числу погибших. Только с 1912 года по 1962 год можно назвать не меньше десятка кораблекрушений, каждое из которых унесло больше чем по 1 ООО человеческих жизней. Иногда судно гибнет за несколько минут и никто не успевает его покинуть. Но даже имея спасательные средства, жертвы кораблекрушения оказываются перед жуткой перспективой многодневного плавания, нередко при ограниченных запасах пищи и воды. Печальная статистика показывает, что в этих условиях большинство потерпевших кораблекрушение гибнет задолго до того, как физические условия, в которых они оказываются, становятся действительно смертельными. Мужественные, сильные духом и товарищеской спайкой люди не раз с честью выходили из самых суровых испытаний. Достаточно привести в пример четырех советских солдат, 49 дней проведших в открытом океане, шестерых советских матросов — экипаж катера «Ж-257», которые выдержали 82-дневную борьбу с океаном. Можно, наконец, привести небывалый пример советского врача П. Ересько, который в годы войны на шлюпке без воды, без пищи и без весел за 37 дней пересек Черное море. Он, единственный оставшийся в живых из четырех человек, утверждает, что морская вода пригодна для питья. Он исходит из того, что в сутки человек потребляет 8—12 граммов соли. Поэтому, считает П. Ересько, если человек будет выпивать примерно по литру морской воды в день, он может остаться в живых. Опыт Бомбара как бы подтверждает мнение советского врача: в течение первых 23 дней своего плавания он утолял жажду соком, выжатым из рыб, и морской водой. Этот вывод настолько противоречит многовековому опыту моряков, что английское адмиралтейство поручило Медицинскому исследовательскому совету Англии провести самое тщательное научное исследование. Основой его стали данные гибели 448 английских торговых судов за период 1940 — 1944 годов. Выяснилось: из 27 тыс. моряков погибло 320/о, причем 2бо/0 погибло в момент, когда они покидали тонущее судно. Основная причина гибели людей, попавших в воду, — это сильное охлаждение организма. Было подсчитано, что смертность среди моряков в шлюпках достигала 25 0L при температуре воды 0—7°С и всего 504, когда температура воды была 18— 24°С. Центральным вопросом в исследовании был вопрос о пресной и мор- Еще недавно друзья удивлялись смелости его замысла и были даже готовы отговорить художника от дерзкой затеи. Но Теодор был непреклонен. — Поймите же наконец! — горячился он.— На протяжении тринадцати суток несчастные носились на плоту в океане. Из ста сорока семи человек только пятнадцать остались в живых. Полуобезумевшие и обессиленные, они были найдены среди трупов своих погибших товарищей. И все это по вине вздорного капитана, старого монархиста, который был восстановлен в правах в 1815 году после падения Наполеона, хотя не плавал уже более двадцати лет! Именно по его приказу плот с людьми был брошен на произвол судьбы. Нет, я напишу большую картину, и вы поймете, что такое трусость аристократов, столь близких сердцу нашего благословенного Людовика XVIII... Молодой художник с жаром берется за работу. В госпитале Монж он делает этюды прямо у постелей больных. Но чтобы придать творению реалистичность, надо знать все, что произошло на этом адском плоту. Он встречается с Корреаром. простым матросом, и Савиньи, вторым хирургом фрегата «Медуза», пережившими страшную драму. Назойливая мысль сверлит мозг: если они выжили, то почему? Как трудно отделить правду от лжи в нагромождении фактов, легенд, слухов и сплетен! — Мы следовали кильватерной колонной из четырех кораблей, чтобы доставить новый французский гарнизон в Сен-Луи-дю-Сенегаль. Где это видано, мосье Же-рико, чтобы потерять из виду позади идущие корабли? А все капитан Шомаре. Ничтожный и спесивый человек, он создал на борту «Медузы» невыносимую атмосферу: старый эмигрант-монархист, к тому же бездарный моряк, он пользовался любым поводом, чтобы унизить офицеров. Отлично помню, как на пути к Мадейре по приказу Шомаре в открытом море был оставлен без помощи маленький юнга, случайно свалившийся за борт... Корреар перебивает Савиньи: — Капитан даже не знал, где мы находимся! Когда «Медуза» села на мель Ар-ген, он думал, что корабль в ста милях от нее! Людям пришлось покинуть фрегат, но, боже, какой беспорядок царил при этом! Нерешительность капитана сторицей передалась остальным. При высадке с корабля невероятная паника охватила команду, пассажиров и солдат. Четыреста человек с трудом разместились в шести шлюпках и на бревнах наспех сколоченного плота. Солдаты дрались прикладами, чтобы занять места раньше пассажиров. Плот размером двадцать на семь метров то и дело кренился в стороны под тяжестью ста сорока семи человек. Вначале шлюпки взяли его на буксир, но затем, не предупредив, обрубили канаты... Не упустить, скорее записать каждое слово! В силах ли он будет воссоздать страшный момент, когда оцепеневшая толпа обреченных видит, как обрубают канат? Ему кажется, будто он сам переживает отчаяние людей, брошенных на произвол судьбы в открытом океане. Изредка он делает наброски с лица и жестов Корреара. Художник едет в Гаер посмотреть на море, которое никогда не писал, и разыскивает там плотника с «Медузы». Он привозит его в Париж, чтобы тот в его мастерской построил точно такой же плот, какой он когда-то связал из бревен на мели Арген. Затягивая узлы на пеньковых тросах, моряк рассказывает: — В первую ночь двадцать человек упали в море. — Офицеры? — О нет, — отвечает плотник, мрачно усмехаясь. — Эти господа были посредине плота. На другой день три пассажира бросились в воду, чтобы покончить с собой. Под вечер вспыхнул первый мятеж: недовольные восстали против офицеров. Ночь напролет на плоту люди дрались, в ход пошли ножи, палки, кулаки. Приходится, как клещами, вытягивать из памяти очевидца подробность за подробностью. Одно за другим слова этого человека рисуют перед внутренним оком художника чей-то жест или позу. — На четвертый день нас оставалось шестьдесят три, — продолжает плотник. — Обезумевшие люди ползали по палубе и кусали друг друга за ноги. Кое-кто бредил. На восьмой день на плоту было уже только двадцать семь человек. Мари-Зинаида, маркитантка из Сенегала, умерла в тот же вечер... и ее тело... Словно не замечая замешательства плотника, Теодор настойчиво спрашивает: — Что вы ели? Что вы пили? — Там было пять бочонков с вином. Некоторые пытались пить морскую воду. Что касается еды... Воцаряется тягостное молчание. Плотник о чем-то умалчивает, и, видимо, неспроста. — Когда вас нашел «Аргус», на веревках сушились куски мяса. Откуда они взялись? — На плот падали летучие рыбы. Мы пожирали их сырыми... — Но ведь вы ели... трупы людей! Моряк опускает голову. — На одиннадцатый день было принято бесчеловечное решение. Наши раненые съедали порции других. Поэтому их бросили в море. Покрытые язвами, одурманенные голодом, солнцем и морем, мы ничего не соображали. Наконец, на двенадцатый день мы увидели парус. О, это выглядело как мираж. Никто уже не верил в спасение. А те, кто еще хранил хоть каплю надежды, лежали в полном изнеможении. Только Жан-Шарль, матрос негр, стал размахивать рубашкой... «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха». Ален Бомбар 12 |
