Техника - молодёжи 1964-05, страница 28

Мысли о научной фантастике

Р. НУДЕЛЬМАН, преподаватель физики г. Муром

Каждому, кто внимательно следит за развитием советской фантастики, явственно видны сдвиги, происшедшие в ней за последнее десятилетие. Ушла в прошлое пресловутая «теория» «ближнего предела», наложившая отпечаток на фантастику 30— 40-х годов. Почти исчезла из фантастики узкотехническая тема, доминировавшая в романах-проектах начала годов 50-х. Характерным для сегодняшней фантастики стало стремление предвидеть будущее, стремление наметить пути его развития. Появились новые темы и имена: Ефремов, Стругацкие, Гор, Мартынов, Днепров, Громова и др. Любопытно, что почти все сегодняшние фантасты дебютировали фантастикой космической.

Еще более любопытно то, что в последние годы космическая тема теряет свое ведущее положение — хотя, казалось бы, причины, ее породившие, не только не исчезли, но приумножились. В этом внешне парадоксальном изменении «курса», в этом «возвращении со звезд» открывается иной, уже не тематический, а более глубокий, качественный характер сдвигов.

Если присмотреться к космическим романам недавнего прошлого, то легко увидеть, что в рамках такого романа шла незримая, но ожесточенная борьба с утвердившимися канонами фантастики «ближнего предела», шло разрушение ее традиций, ее штампов и ее видения мира. Типичной в этом отношении явилась первая книга Стругацких «Страна багровых туч». Писавшие о ней критики отмечали «особое внимание», которое молодые авторы уделили описанию «подготовки экспедиции». В действительности же здесь скрывалось нечто более важное: стремление перенести центр тяжести повествования с чисто научной проблематики на человека, на взаимоотношения людей, человеческие характеры. В традиционную для прежней фантастики сюжетную форму романа о Приключении с присущими ему условностями и недоразумениями, которые призваны скреплять познавательную и дидактическую линии повествования, Стругацкие стремились вложить новое содержание, сделать Приключение историей становления человеческого характера.

В этой борьбе традиционной формы и нового содержания постепенно про-

Рис. А. Шумилина

бивается в фантастику новое видение и понимание мира.

Бурное развитие фантастики последних лет приводит к тому, что она становится фактором, все более сильно влияющим на представления людей о будущем, о путях развития науки, техники, социальных институтов; она определяет какие-то существенные стороны мировоззрения читателей.

Но можно ли уже сегодня говорить о становлении какой-то «новой» фантастики, можно ли увидеть ее тенденции? Не только можно, но и должно. Итоги последних лет убеждают в том, что период «первоначального накопления» в фантастике приходит к концу, облик ее становится все более определенным, тенденции — обнаженными. Прошедший год стал действительно неким символическим рубежом, своеобразным итогом десятилетия. Достаточно привести два факта: международный конкурс научно-фантастического рассказа и издание Собрания сочинений Беляева. С одной стороны — высший уровень достижений «старой» фантастики, с другой — тот уровень, с которого стартует молодежь. Между ними годы поисков, надежд и свершений.

С каким же итогом приходит фантастика к рубежу?

Уже в рассказах последних лет отчетливо заметно изменение характера предвидений, которые составляют традиционное ядро этой формы фантастической литературы. Емцев и Парнов настойчиво возвращаются к проблемам пространства и времени. Все их произведения объединены, по существу, единой гипотезой: существование нуль-пространства и нуль-времени на границе качественно различных материальных систем. Замедление времени — тема рассказа Гансовского «Шаги в неизвестное»; замкнутое в петлю время — тема рассказов Варшавского «Путешествие в ничто», «Ловушка». Возможность различного течения времени на разных уровнях живой материи — основная мысль Росоховатского («Встреча в пустыне» и «Загадка акулы»).

Своеобразно перекликаются между собой рассказы Гансовского «Хозяин бухты» (оригинальная гипотеза надорга-низменной формы жизни), Михайлова «Черные журавли вселенной» (гипотеза об особых формах жизни, основанных на прямом энергетическом обмене), Днепрова «Глиняный бог» (жизнь на

кремниевой основе). С проблемами биологическими смыкаются производные от них проблемы бионики в рассказах Днепрова «Конец Рыжей Хризантемы», «Две минуты одиночества», Варшавского «Молекулярное кафе» и Гансовского «Новая сигнальная».

Если попытаться найти общее в этом разнообразии идей и гипотез, то очевидна прежде всего смена узкотехнической темы (гипотезы, проекты) и фантастического эксперимента, характерного для Беляева, выдвижением теоретических гипотез. Гипотезы фантастики затрагивают уже не стыки или фланги основных естественных наук, а их передний край. В неразрывной связи с этим находится и новое качество такой гипотезы — ее профессионализм. Фантастика стала в значительной степени достоянием людей, пришедших в нее из науки, — яв/.ение, характерное не только для нас, но и для Запада. Соответственно вырос интеллектуальный уровень фантастики, произошла своеобразная «специализация» гипотезы и ее углубление. В фантастику пришел не только новый писатель, но и новый читатель — делатель науки.

Все это вместе — отражение того факта, что фантастика повернулась к точным наукам: физике, математике, кибернетике, биофизике. Причины этого поворота очевидны. Важнее, пожалуй, понять, как это оказалось возможным, к каким следствиям привело. Литература, частью которой является фантастика, не могла бы «переварить» сухие строчки математических формул и физических понятий, не угадав в них какой-то скрытой поэтики. Фантастика обнаружила «человеческий элемент» в абстрактной символике точных наук. В первом приближении это романтика научного поиска и та «драма идей», о которой говорил Эйнштейн. Романтично само ощущение бесконечности тайн природы, перед которой стоит человек, осознание торжествующего могущества человеческого разума. Стремление выразить это ощущение, естественно, передвигает основной интерес с осуществленного открытия на историю его поиска или разгадки, на историю осознания фактов или следствий гипотезы. Именно поэтому «событийный детектив» вытесняется «интеллектуальным детективом», традиционные приключения — приключениями мысли, «драмой идей». Таким образом, узел интересов сегодняшней фантастики — это взлет человеческой мысли, акт диалектического прорыва в Неведомое. Короче — процесс человеческого познания. Пожалуй, никогда раньше, до соприкосновения с основными естественными науками, фантастика не могла подняться до столь общей человековедческой темы.

Обновление содержания повлекло за собой изменение формы. Уже сама профессиональная узость гипотез много более реалистична, чем расплывчатая грандиозность технических проектов фантастики 30-х годов. В фантастику вошел полнокровный научный быт, хорошо знакомый ее создателям. Схематичными и условными выглядят лаборатории А. Толстого и Беляева рядом с точно, рельефно выписанными «научными интерьерами» Днепрова, Стругацких, Громовой и др. В фантастику вошел образ творца науки — человека, соединяющего лучшие человеческие ка

24