Техника - молодёжи 1965-07, страница 15

включая самые отдаленные возможности реакции между веществом и антивеществом, не может помочь в этом.

Практически космические корабли будут путешествовать ужасно медленно, со скоростью, составляющей лишь незначительную долю скорости распространения электромагнитных волн. Если еще можно было бы согласиться с долголетними перерывами между передачей и приемом радиосообщений, то никак нельзя смириться с промежутками в несколько людских поколений, необходимыми для путешествия космического корабля между Солнцем и другими звездами.

Поэтому пока что мы можем искать разумные существа лишь с помощью световых или электромагнитных волн, посылаемых к планетным системам других звезд. Конечно, односторонняя связь со многими частями Вселенной уже существует, и астрономы пользуются ею каждый день. Однако эта информация имеет чисто физическое происхождение. Изучая световые и электромагнитные волны, излучаемые звездами, нашей Галактикой и внегалактическими туманностями, мы очень быстро познаем природу Вселенной.

Каким бы иным способом могли мы дойти до мысли о наличии жизни на других мирах? В Галактике и в обозримом участке Вселенной существуют, очевидно, планетные системы, на которых возможна жизнь, такая же, как и на планете Земля. Число их достаточно велико, и мы можем ожидать встречи с разумным обществом в пределах 100 световых лет от солнечной системы.

Как мы должны поступать дальше? Возможно, лучший ответ на это — ничего не предпринимать и продолжать развивать нашу основную науку — астрономию до того технического уровня, когда мы сможем и обнаружить внеземную цивилизацию и установить с ней контакт. А тем временем помечтаем и подумаем над способами, посредством которых мы могли бы приступить к установлению таких контактов.

Каково это неизвестное нам общество? Как далеко оно продвинулось по пути прогресса? Если уровень его развития ниже нашего, то мы, разумеется, не сможем установить никакого контакта. Если же, наоборот, оно цивилизованнее нас, то управлять ходом вещей будем, разумеется, не мы. Вероятность существования разумных существ, находящихся на одинаковом с нами уровне развития, ничтожно мала.

Для межзвездных контактов такого рода вряд ли окажутся пригодными оптические средства связи, так как свет от звезд в центре каждой планетной системы, безусловно, затмит любой смысловой сигнал. Наоборот, в этом случае куда больше обещают радиоволны. Уже существует аппаратура,

способная передать на Землю телевизионные изображения поверхности Луны и Марса. Солнечный свет никак не влияет на ее чувствительность.

Интересны идеи об организации систематического радионаблюдения, которое позволило бы обнаружить сигналы возможной межзвездной радиосвязи. Все они основаны на уже хорошо изученном радиоастрономами природном явлении — излучении нейтральным водородом радиоволн с частотой 1420 мегагерц. Радиосигналы этих длин волн можно зарегистрировать современными радиотелескопами на расстоянии 100 световых лет от нас. Остается установить, модулированы эти сигналы или нет, и попытаться их расшифровать.

До сих пор многое в идее радионаблюдения остается неясным. Кого мы будем пытаться слушать? Каким способом они попытаются заговорить с нами? Стоит ли тратить столь драгоценное время наблюдателей на эту проблему?

Конечно, трудно воздержаться совсем от подобных попыток. Ведь каждый ученый сознает, что, если бы ему посчастливилось набрести на правильный способ наблюдения и уловить такие сигналы, вся проблема взаимоотношений человека со Вселенной сразу бы изменилась!

Радиоастрономы, однако, не убеждены, что такая возможность реальна. Они по уши заняты дешифровкой природных радиосигналов из Вселенной и уверены, что если начнут поиски осмысленных сигналов, то ничего, кроме потери ценного рабочего времени дорогих радиотелескопов, не добьются. Пока фактически был проведен лишь один безуспешный опыт такого прослушивания.

По моему личному мнению, лучший способ познания Вселенной — тщательно изучать физические факты, уже имеющиеся в нашем распоряжении, и всеми возможными средствами способствовать и без того потрясающе быстрому прогрессу астрономии.

Нас ждет столько волнующих новых открытий, что мы мотаем на несколько лет смело отложить поиски других населенных разумных миров. В то же время мы должны концентрировать наши усилия на строительстве более мощных радиотелескопов, в частности на больших подвижных параболоидах.

До сих пор самым большим все еще остается радиотелескоп в Джодрелл Бэнк, диаметром 79 м, но, видимо, можно сконструировать такой же телескоп диаметром в 150 м. Его рабочая поверхность будет в 4 раза больше. И не исключено, что это новое гигантское «радиоухо» уловит шепот сообщения, пришедшего из другого Мира!

рые живут поблизости от Вест Стэдс, говорят, что их здания сотрясаются от той машины, которую вы, физики, построили». — «Правда?» —спросил Ферми. Я не помню, чтобы Ферми раздражался или давал уклончивые ответы. Мои вопросы были частью игры, во время которой я пыталась, не веря особенно в успех, получить информацию и неизбежно оказывалась в проигрыше.

Картина испытания первого реактора, которая и сейчас стоит у меня перед глазами, достаточно цельная, но мне трудно разделить, что я узнала от Ферми и что от его коллег по работе. Ферми скорее говорил о маловажных деталях, чем о той роли, которую он играл в строительстве реактора. Ему нравилось, например, вспоминать о том, как они внутренне издевались над промышленной компанией, давая ей заказ на изготовление воздушного баллона кубической формы. Баллон предназначался для того, чтобы покрыть реактор и разрешить проблему удаления воздуха, но компания не должна была это знать. После того как стало ясно, что реактор на природном уране — реальная установка, физики установили, что размеры его зависят от чистоты материала. Именно поэтому Ферми настаивал, чтобы в случае необходимости с помощью поглощающего нейтроны азота удалять из реактора воздух. Для этой работы и пред

назначался баллон. Влияние воздуха на работу реактора уже было изучено Ферми и его группой в Колумбийском университете.

Окончательное испытание состоялось 2 декабря, но непосредственные свидетели этого события неохотно о нем вспоминали. Они все были едины в мнении: Ферми выглядел очень спокойным, когда он руководил этим экспериментом, возможно, спокойнее, чем кто-либо другой из присутствующих. Иногда мне казалось, что в высказываниях друзей сквозила критика подобной невозмутимости, в такой момент, может быть, они считали это самоуверенностью. Я не могу не вспомнить о замечании, сделанном осенью 1942 года одним физиком, пессимистом по характеру. Он вдруг сказал: «Если Энрико взорвется, вы также взорветесь». Это вынудило меня спросить Ферми, насколько опасен эксперимент с реактором, проводимый в самом сердце большого города. Должна заметить, что его слова показались мне неискренними, не дающими ответа на вопрос. «Когда реактор был построен, — сказал Ферми, — мы уже хорошо понимали его поведение». По словам Ферми, все были уверены в том, что, когда реактор достигнет критического режима, это произойдет плавно и безопасно. Однако, если имеешь дело с чем-то совершенно новым, как, например,

высвобождение ядерной энергии, нельзя не считаться с возможностью того, что нечто неожиданное может помешать эксперименту.

Эксперимент проводился медленно и осторожно, шаг за шагом; Ферми неоднократно проверял, соответствует ли поведение реактора тому, что ожидалось. И такая простая операция, как выведение реактора из-под контроля и пуск его в "действие, заняла все утро и значительную часть послеобеденного времени.

Так спокойно прошел наиболее фантастический эксперимент нашего времени.

Лаура и Энрико Ферми