Техника - молодёжи 1969-07, страница 15

...Правительственная радиостанция в Кельтове, под Берлином. Около приемной установки специалист в области радио граф Арко, директор фирмы «Телефункен» герр Шапиро и член коллегии Наркомлочтеля Николаев. Настраиваются на волну Москвы, надевают наушники. Наступают назначенные шесть часов, но в эфире тишина, Москва молчит. Николаев готов провалиться под землю: неужели наши подвели?

Находившийся в тот момент на московской радиостанции инженер П. Остряков вспоминает:

«Когда до 7 часов по среднеевропейскому оставалось не более получаса, вдруг спохватились насчет текста передачи. Это приехавший из наркомата переводчик интересуется: а что, собственно, надо перевести и передать по радио? Все участники предстоящего опыта принялись за коллективное сочинительство. Как ни старались братья сочинители, но избыток чувств давал себя знать, и каждая вносимая на обсуждение телефонограмма изрядно смахивала на письмо запорожцев турецкому султану». Так москвичи опоздали выйти в эфир.

Наконец, в Берлине зазвучало: «Алло, алло, говорит Московская радиотелефонная станция». Но Берлин ничего не мог сказать в ответ, его передатчик не в силах был донести свой голос до Москвы. Советы побили мировой рекорд по дальности радиосвязи, и первый их выход в эфир был начат монологом.

А 21 января 1921 г. СНК принимает решение: «Ввиду благоприятных результатов, достигнутых Нижегородской радиолабораторией... поручить НКПиТ оборудовать в Москве и наиболее важных пунктах республики радиоустановки для взаимной телефонной связи».

Да, пока еще только радиосвязь — работа над рупорами продвигалась с трудом.

Узнав об этом, Ленин спрашивает: «В каком состоянии работа по громкоговорящим телефонам в лаборатории Бонча и в чем основное затруднение?»

А трудности были, и немалые. Рупоры с мембраной звучали не громче, чем пластинка тогдашнего граммофона. Пытались увеличить мембрану — громкость возрастала ненамного, но при этом терялась чистота тембра и ясность звука. Изобретатель даже начал работу над усилителями, которые, подобно паровозному гудку, работали от пара. Однако такие пыхтящие рупоры, разумеется, не подходили для помещений.

Остановились на мембранных усилителях; несколько улучшив их, решили ставить <по нескольку в зале.

Помогая Нижегородской лаборатории, Ленин внимательно следит и за работами других коллективов в области радио. В Казани в то время работала группа военных радиоспециалистов. Вначале они создали однокиловаттный радиопередатчик, собрав в одном аппарате сто ламп. Но этот же эффект давала всего одна лампа Бонч-Бруевича. А вот в создании рупоров казанцы достигли больших успехов. Узнав об экспериментах в Казани, Ленин тут же пишет своим секретарям: «...В Казани испытан (и дал прекрасные результаты) рупор, усиливающий телефон и говорящий толпе. Проверьте... Если верно, надо поставить в Москве и Питере».

Настало время решительной радиофикации страны.

К 1921 году передающие радиолампы Бонч-£руевича достигли невиданной тогда мощности — 2 квт. Тем самым была открыта дорога к созданию сверхмощного передатчика. Но чтобы быть слышной далеко за рубежом, радиостанция должна опираться на плечи гиганта — высокой радиобашни.

В зти же годы в Замоскворечье, на Шаболовке начали возводить странное сооружение: ни лесов, ни подсобных деревянных опор. Из металлических стержней монтировался усеченный конус, затем внутри его — такой же конус, но размерами поменьше. Стальные тросы подтягивали секцию вверх. Строители поднимались, как альпинисты, — создавали верхнюю ступеньку, опираясь на нижнюю.

Только сама «гора» больше походила на выдвижную подзорную трубу.

Сезонные рабочие, привыкшие строить из дерева и камня, удивленно взирали на сооружение, через которое просвечивало небо.

— Что строите?

— воздух.

— И платят?

— Ага.

Здесь же можно было встретить автора радиобашни В. Г. Шухова. В этой конструкции воплощался его многолет

ний опыт. Математик, он запроектировал криволинейное тело —• однололостный гиперболоид вращения — из линейных элементов. Проектировщик, он рассчитал башню, которая при минимуме собственного веса одинаково хорошо сопротивляется и ветру и снегу. Инженер, он нарушил «священный» принцип неизменяемости конструкции при монтаже (поднимая секцию, строители поджимали большее, нижнее кольцо конуса), а при высоте башни в 150 м обошелся без кранов (по первоначальному проекту она должна была быть выше Эйфелевой, но не хватило бы металла). И только одного не смог учесть Шухов — как подобное сооружение возведут монтажники, не имеющие опыта.

22 июля 1921 г. при подъеме на высоту 75 м рухнула вниз четвертая секция (всего их было шесть, по 25 м каждая). Она погнула третью, попортила первую и вторую и, обрушившись на пятую и шестую, стоявшие внизу, привела их в полную негодность. На нет была сведена двухлетняя работа. И где взять металл, чтобы начать все сначала?

— Для постройки радиостанции, — вспоминает Николаев, — нам не хватало железа. Наши агенты узнают, что оно лежит без пользы на складах военного ведомства. Рассказывают Ленину. «Вносите в СНК на ближайшее заседание».

Через несколько дней Шухову принесли наряд на 10 тыс. т швеллера. Гонец из Кремля сказал, что Владимир Ильич из окна кабинета наблюдает за строительством башни. Так вот, не может ли уважаемый инженер сообщить, когда возобновится ее монтаж?

111 сентября 1922 года «Известия ВЦИК» вышли с анонсом: «Всем. Всем. Настройтесь на волну 3000 м и слушайте... В воскресенье, 17 сентября, в 3 часа дня по декретному времени на Центральной радиотелефонной станции Наркомлочтеля состоится первый радиоконцерт. В программе русская музыка».

Чтобы осуществить первый радиоконцерт, специалисты должны были решить две сложнейшие задачи. Во-первых, добиться глубокой и совершенной модуляции генератора, пригодной для передачи как относительно слабых, так и наиболее громких звуков. Во-вторых, разработать усилитель для звуковых частот, который был бы в состоянии усиливать слабый ток в микрофоне до нескольких ватт, необходимых для питания модулятора. Но оставались и десятки других пока не решенных проблем.

Когда готовили концерт в помещении радиоцентра в Москве на улице Вознесенской (ныне улица Радио), то заметили, что зал «звучит» — реверберирует, заглушая голоса. Пришлось первые выступления проводить на воздухе. Затем, когда пол и стены зала оклеили коврами, стало возможным вести регулярные передачи уже из помещения.

Из 60 пунктов, принимавших Москву, 35 телеграфировали, что слышали ее хорошо, среди них — Севастополь и Югорский Шар. Но другие города не только слушали — скоро они заговорили сами.

Филиал Нижегородской радиолаборатории устроил публичный концерт на Волге.

Вернувшись из Горок в октябре 1922 года, Ильич выслушивает доклад о первом радиоконцерте. Особенно интересует его, насколько ясна и разборчива была передача: слово, прошедшее через эфир, замечает Ленин, должно сохранить и голос и интонации говорящего. А 8 октября страна впервые по радио услышала голос вождя.

Советы вышли в эфир. Москва говорила голосом самой мощной тогда радиостанции, народ называл ее «Большой Коминтерн». В разных городах страны зазвучали «малые коминтерны». В 1927 году заговорило детище Шухова — Шаболовская радиобашня. Ее 40-киловаттный передатчик получил имя «Новый Коминтерн». Так сбылась мечта Ильича.

«Несомненно, — писал Бонч-Бруевич, — Владимир Ильич один из первых почувствовал громадные перспективы, которые открывает радиотелеграф в соединении с громкоговорителем, и только благодаря его помощи оказалось возможным в эпоху гражданской войны, голода и наибольшей разрухи построить мощную радиостанцию имени Коминтерна».

«Внимание, говорит Москва!» — звучит в эфире. И людям слышится бессмертный голос Ильича.

А. ХАРЬКОВСКИЙ

И