Техника - молодёжи 1974-05, страница 49
ством своих уже опытных товарищей учатся конкретным конструкторским работам на простейших узлах машин, знакомятся с оборудованием цехов, нередко осваивают его в деле. Иными словами, адаптируются в рабочем коллективе. Затем, если к тому есть основания, мы переводим их на творческую работу, стараемся поддержать их инициативу, стремление стать учеными. Правда, ученых, как говорится, в чистом виде в нашем объединении нет. Каждый исследователь, в то же время и конструктор. Целесообразно ли такое двуединство? Думаю, да. Ведь когда научный работник, проведя исследования, находит какое-либо интересное решение проблемы, он не полагается лишь на ее теоретическую основу. Из лаборатории он спешит на опытное производство, к столу конструктора и там, на месте, убеждается, насколько его идея верна. Ну а если не верна, то винить, кроме него самого, некого. А ведь какие споры бывают, когда идею выдвигает один, а осуществляет ее на практике другой! Когда же идея вполне состоятельна, она охотно поддерживается ученым советом института, и исследователь доводит ее до победного конца... — Не этим ли чрезвычайно серьезным подходом к воспитанию молодых ученых во ВНИИметмаше объясняется шести-семилетний срок, уходящий на защиту диссертаций, вместо привычных трех? — И этим, но в большей мере тем, что у нас один из главных критериев ценности диссертационной работы — ее внедрение в производство. Ведь любая научная работа, не доведенная до производства, — незаконченная работа. Верно? Вот наши аспиранты и стремятся к тому, чтобы на защите кандидатской степени заявить: «Моя машина (или агрегат), которая является основой предлагаемой ученому совету диссертации. уже работает на запорожском или краматорском, новолипецком) заводе и дает план!» Они, наши аспиранты, знаете ли, деловые люди. Они не сидят в лабораториях, ожидая, пока их идея будет кем-то из конструкторов подхвачена. Они и на опытном заводе, и на заводах подшефных— челябинском, краматорском, таганрогском — сами добиваются изготовления деталей машины, спорят с теми, кто их делает, следят за вводом в действие своего детища. А это весьма увлекательное занятие, и они, аспиранты, не очень-то и замечают те 6—7 лет. о которых вы говорите с некоторым испугом... — Мне не раз доводилось слышать, что современный ученый обязательно должен быть всесторонне развитым человеком, эдаким сверхэрудитом. Можно ли с этим согласиться? — Даже не знаю, что и ответить. С одной стороны, ученый обязан разбираться в целом ряде наук, смежных с его областью деятельности. Ведь в наши дни эффективность различного рода исследовательских работ во многом определяется комплексом знаний, лежащих, как говорится, не на столбовой дороге. И тем более важны широкие знания для молодых ученых. Ведь перед ними раскрывается такой круг проблем, о котором мы, ученые старшего поколения, и представления не имели. Да и арсенал средств решения этих проблем ныне столь велик, что без знаний общего характера, без проникновения в науки смежные просто не обойтись. Но с другой стороны... Хорошо (или даже отлично) информированный ученый не может полагаться лишь на собственную голову. Это было бы, мягко говоря, несерьезно. Честно признат*>ся, я лично никогда не надеюсь только на свои знания, когда речь идет о принятии какого-либо важного решения... А вообще говоря, научный сотрудник, особенно молодой, должен утверждать свой авторитет делом, а не общей эрудицией. Тот, кто произносит блестящие речи, делает сногсшибательные доклады, но не подкрепляет их работой, на мой взгляд, может стать лишь пропагандистом науки, но не ее адептом, не ее «чернорабочим». Кроме того, говоря об эрудиции ученого, нужно иметь в виду и избранный им вид деятельности. То ли он собственно исследователь, то ли организатор науки. Естественно, что во втором случае необходимы более обширные познания, по возможности в самых разных областях... — Член-корреспондент АН СССР Ю. А. Золотое как-то сказал: «Единственное, что, на мой взгляд, не следовало бы делать молодым ученым, — это становиться руководителями». Далее он поясняет, что назначал бы руководителями лишь ученых старше пятидесяти лет. А теперь представьте, что большинство директоров НИИ придерживаются такого мнения... — Ну это чистая фантастика! Во многих НИИ заведующими лабораториями, отделами являются как раз люди, которым нет еще и сорока. Кстати, во ВНИИметмаше тоже таких немало. Однако не согласиться с Юрием Александровичем Золотовым, что молодым не следует спешить уходить в организаторы науки — было бы неверным Ведь ученый, какой бы путь в науке он ни избрал, прежде всего, повторяю, обязан утвердиться среди коллег делом (и именно в годы молодые), не связывая себя организационными обязанностями Из личного опыта знаю, что оргработа в науке отнимает слишком много сил, слишком мало она оставляет времени для непосредственно научной, исследовательской деятельности. Тут Юрий Александрович прав. Но возраст старше пятидесяти лет, отводимый им для начала этой самой оргработы, мне не кажется оптимальным. И не только потому, что у пожилых в какой-то мере снижается работоспособность — она легко компенсируется жизненной мудростью, авторитетом и т. д. Трудность в другом. Ведь ученому ради организационных хлопот приходится оставлять дело, которому он посвятил всю свою жизнь. Иногда оставлять в тот момент, когда успех уже намечается... Каков же выход? Он, мне думается, в том, чтобы отыскивать в среде молодых специалистов людей с явными задатками оргайизаторов науки и смелее назначать их на руководящие должности. — Александр Иванович, вы приводили в виде примера станы, агрегаты, машины, уже действующие на металлургических заводах страны. Не могли бы вы сказать, что в творческом смысле волнует коллектив ВНИИметмаша сегодня? Какая из наиболее важных задач металлургического машиностроения решается ныне в стенах института? — Создание САНДа — сталелитейного агрегата непрерывного действия. Его суть — объединение процессов получения проката в едином непрерывном цикле. Не очень 46 |
