Техника - молодёжи 1981-05, страница 28

Гордость отечественной технинн — опреснитель морской воды, использующий тепловую энергию атомной станции на быстрых нейтронах.

(или, как сообщает Большая Советская Энциклопедия, «постоянных рек нет»), гигантское плато Устюрт на востоке, огромные впадины вроде Карагие — пейзаж действительно мрачноватый. Любителям экзотики есть что посмотреть.

Они могут, например, увидеть здесь гору, которая вырастает прямо из ровной земли, будто кто-то взял да и положил на землю исполинский камень, — непривычная и почти фантастическая картина. Гора эта носит название Шергала и окружена ореолом любопытных легенд. Известняковые склоны ее отвесны, и только к вершине они становятся пологими, образуя гигантский шатер, чем-то напоминающий верх юрты. Чтобы обойти Шергалу вокруг, понадобится не менее часа, а подняться на ее вершину можно, только имея специальное снаряжение. И наоборот, спуститься на дно Карагие, самой глубокой впадины в стране, можно на автомобиле за каких-то десять минут. При спуске у вас будет закладывать уши, как в самолете, который идет на посадку. Правда та точка, где вы на дне впадины остановите свою машину, еще не будет в полном смысле самой низшей точкой впадины, она находится южнее, но туда ни пройти, ни проехать Там непросыхающее соленое болото, песок, прочитанный перенасыщенным соляным раствором, то есть то, что здесь называют сором. Сверху сор покрыт твердой на вид соляной коркой, но это одна видимость твердости: корка легко проваливается под ногами, и не приведи случай в непогоду ненароком залететь в такое соляное болото.

Асфальтированная дорога, по которой спускаешься во впадину, обхо

дит сор стороной. Она пересекает Карагие с запада на восток — единственная автострада, соединяющая Шевченко с Жетыбаем и Новым Узе-нем. Из впадины она поднимается среди причудливых нагромождений скал, подъем довольно крут, и машины вверх еле ползут, натужно ревя моторами.

В первый раз я проехал по этой дороге, когда она еще была неас-фальтированной. То была не поездка, а сплошная мука. И не только на этом подъеме из впадины.

Жара тогда стояла адская, и, хотя железная коробка автобуса накалилась как жаровня, открыть окна было нельзя: над степью висели тучи пыли, поднятой идущими автомашинами. Одна за другой машины не шли, каждый шофер выбирал себе дорогу сам, только чтобы не ехать вслед передней.

Более или менее наезженная «главная» дорога давно превратилась в «пухляк» — покрылась толстым слоем пыли, мягким, словно вата, и засасывающим колеса по ступицу почище осенней грязи. Проторенные по левую и правую стороны «главной» дороги колеи тоже стали давно непроезжими, и потому разбежались автомобильные следы все дальше и дальше в степь — какие налево, какие направо, — благо в степи места сколько душе угодно. И трудно в чем-либо винить шоферов — что ж поделаешь, если почва такая. Стоит по одной колее проехать нескольким машинам, и вот он вам — «пухляк». Летняя распутица! А ехать-то надо, и побежала дорога по целине — и неудобств меньше, и надежней.

С самолета взглянешь на эту землю — в глазах рябит от дорог. Кажется весь полуостров исчерчен ими вдоль и поперек, и если не знать, что от пункта А в пункт Б ведет не одна дорога, а по крайней

мере сотни (сколько шоферов, столько и дорог), то можно подумать, что полуостров заселен так плотно, как никакой другой район Советского Союза.

Некоторые журналисты, обыгрывая русский перевод названия полуострова («Мангышлак» — с туркменского — «тысяча зимовий»), писали с оттенком наигранной восторженности: «Мангышлак — полуостров тысячи дорог», мол, вот он какой — освоен, обжит! А восторгаться, откровенно говоря, было нечем. Тысяча дорог — это уничтоженная и без того небогатая растительность полуострова, это растормошенная степь, движущиеся пески и новые пылевые бури.

Давно уже нет многих традиционных пастбищ, испокон веков исправно служивших местным скотоводам. в окрестностях Жетыбая и Нового Узеня не найдешь и клочка травы — все исчезло под колесами автомобилей. Да, издержки индустриализации, но и меру надо знать, и ответственность поиметь, и вовремя остановиться, пока степь совсем не деградировала и вконец не превратилась в настоящую пустыню.

Степная растительность, кроме того, что она укрепляет верхний слой почвы и останавливает движение песков, еще и сама по себе, между прочим, представляет богатство, которое трудно переоценить. Скорее мы его недооцениваем, иначе не топтали бы варварски степь — не резали курицу, которая может нести золотые яйца...

Существуют, как известно, на земле продукты, уникальные качества которых совершенно не зависят от человека, каким бы искусным ни было его вмешательство в их производство. Эти продукты — бесценный дар природы, ее неповторимых условий, зависящих от своеобразных сочетаний климата, почвы, воды, воздуха и различных биологических факторов Этот природный дар невозможно получить в каком-либо другом географическом месте, даже очень сходном по условиям с тем, где он возник и где развивается.

Всему миру известны каспийские осетровые и их черная икра. Она пользуется признанием и спросом, как, наверное, никакой другой деликатес.

Не нуждается в рекламе красота меха баргузинского соболя. Родина его — Забайкалье. Это также дар природы.

Неповторим вкус сосьвинской сельди, которую еще наши предки назвали «царской сельдью». Единственное место в мире, где она водится, — река Малая Сосьва в Тюменской области.

Знаменитая «кабарговая струя» — секрет мускусной железы самого маленького и единственного в своем

26