Техника - молодёжи 1985-03, страница 55

намекает на колокол, то рев и трубный звук — на иной источник акустических колебаний, по принципу действия родственный скорее духовым инструментам. Стоит заметить, однако, что в старинных текстах колокольный звон часто уподоблялся звуку труб. Так, в русской летописи ХП века читаем: «Егда начнут звонити, яко страшными трубами гласящими...» Таким образом, все приведенные выше описания звуков, издаваемых идолом, можно с полным правом отнести на счет колокола.

Более серьезные сомнения вызывают те фрагменты олонхо, где описывается ритмика звуков идола и характер его движений. Дьэс Эмэгэт пляшет, подпрыгивает, вертится. За этими словами можно увидеть качающийся колокол. Раскачивание — древнейший способ заставить его звучать, до сих пор, кстати, наиболее распространенный в Западной Европе. Он был основным и в Древней Руси. В это трудно поверить, поскольку вот уже много веков колокола в России принято подвешивать неподвижно, но тем не менее это так. Качающиеся колокола Псково-Печерской лавры вовсе не чужеродное исключение, обусловленное приграничным положением Пскова, а реликт стариннейшей русской традиции. Об этом убедительно говорится в статье В. В. Кавельмахера «Способы колокольного звона и древнерусские колокольни», опубликованной в только что вышедшем сборнике «Колокола. История и современность» (М., «Наука», 1985).

Чем крупнее и тяжелее колокол, тем сложнее устройство для его раскачивания. Нетрудно вообразить, сколь непростую конструкцию представляет собой подвеска самого тяжелого из современных качающихся колоколов, «Петерс-глокке», колокола св. Петра, находящегося в Кельнском соборе. Он весит 26 тонн.

Колокол св. Петра был отлит в 1923 году. В России колокола такой величины отливались еще в XVI веке. В дальнейшем русские литейщики завоевывали все более высокие рубежи. 1550 год, колокол «Лебедь»: 35 тонн. 1654 год, Большой Успенский колокол: 128 тонн. 1735 год, царь-колокол: 202 тонны. Раскачивать такие исполины было бы делом весьма и весьма затруднительным, подвижная их подвеска превращалась в едва ли разрешимую техническую проблему. К тому же подборы колоколов в русских церквах были гораздо более многочисленными, чем в западноевропейских храмах. Для раскачивания тяжелых колоколов требовались усилия многих людей, а если таких колоколов бы

ло несколько, то разместить необходимое число звонарей в ограниченном пространстве колокольни становилось просто невозможным. По обеим причинам большие колокола на Руси закреплялись неподвижно и звонили в них, раскачивая язык. Примерно с XVII века такой способ распространился на все русские колокола, независимо от их величины. Позднее сложилось бытующее до сих пор мнение, что звон в неподвижные колокола — манера искони русская, в качающиеся — западноевропейская.

Переход на новый способ извлечения звука придал русским звонам гораздо большее, нежели прежде, ритмическое богатство. Если язык у колокола достаточно легок, звонарь может управлять его движением, совершать удары в произвольные моменты времени, варьировать ритм звона. Когда же раскачивают колокол, язык движется свободно, и его удары практически неуправляемы. Можно добиться того, чтобы они чередовались равномерно, а вот варьировать частоту ударов при этом нелегко. Кстати, в Псково-Печерской лавре качаются лишь два самых тяжелых колокола, задающие своими равномерными ударами темп звона. Ритмические же фигуры выполняются на неподвижно висящих более легких колоколах.

Можно вспомнить по этому поводу любопытный прием, с помощью которого русские звонари запоминали партии отдельных колоколов во время их одновременного звучания: каждый звонарь проговаривал про себя какую-либо мнемоническую фразу. Вот какие «словесные ноты» приводит архангельский писатель С. Г. Писахов в своей сказке «Уйма в город на свадьбу пошла». Большой колокол, звучащий равномерно: «По-чем тре-ска? По-чем тре-ска?» Средние колокола, вступающие позже в более частом, но тоже равномерном темпе: «Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной! Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!» Малые колокола вступающие еще позже и звучащие в периодически варьируемом ритме: «Врешь, врешь — полторы! Врешь, врешь — полторы!» По этим фразам представляешь себе звучание всего колокольного ансамбля, довольно сложный рисунок звона.

Быть может, точно таким же образом ритм звучания Золотой Бабы передается отрывком из олонхо, который напомнил Е. Ткачеву колокольный звон? «Алаа-танг! Улаатанг! Ай, боюсь! Чего-то ётрашусь! Алаатанг! Улаатанг! Жарко вше! Голова горит!..» Если переводчик эпоса на русский язык верно передал строй этого отрывка, то следует признать: песням медного идола было присуще нема

лое ритмическое богатство. Но если он представлял собой колокол, то, как вытекает из сказанного ранее, этот колокол вряд ли мог быть качающимся. А это уже не согласуется с описанием размашистых движений Золотой Бабы, которые она совершала во время своего пения.

Можно, конечно, считать, что сами по себе песни Золотой Бабы были беспорядочными и нестройными, а четкую ритмику приобрели в изложении сказителя, подчиняясь законам стихосложения. Впрочем, отмеченное противоречие не самое резкое. Гораздо большую опасность для гипотезы Е. Ткачева несет сопоставление двух главнейших ее положений, где речь идет о размерах гипотетического колокола и времени его появления у угров.

В какой бы стране и в какое бы время ни делались колокола и колокольчики, им всегда были свойственны определенные размеры, не превосходившие некоторого значения. Какими же по величине были колокола Древнего Рима к моменту его разграбления? Какими были их ровесники в различных провинциях Римской империи и в сопредельных с нею странах? Достигали ли они метровой высоты, сравнимой с ростом Золотой Бабы?

Мы можем довольно уверенно судить об этом по археологическим находкам. Обратимся к обстоятельной, богато иллюстрированной книге Н. Спира «Сокровищница археологических колоколов», изданной в 1978 году в Нью-Йорке. Вот два самых крупных из представленных на ее страницах древнеримских колоколов. Они найдены при раскопках Помпеи и Геркуланума, в профиль напоминают современные, в плане имеют квадратные очертания, на днище у обоих — скоба для подвешивания. Высота одного 14, другого — 17 см.

Каким ни представляй путь угров до Рима и обратно, вряд ли у какого из встреченных ими по пути народов они могли позаимствовать колокол ростом свыше 20 см. Достичь большего просто не позволяли применявшиеся тогда в Европе методы изготовления колоколов. Специфические приемы их литья, приведшие в итоге многовекового развития к таким исполинам, как царь-колокол, начали разрабаты~ ваться колокольными мастерами лишь в VI веке. Так пишет К. Вольтер в своем фундаментальном труде «Ко л околоведение», вышедшем в 1913 году в Регенсбур-ге и Риме.

Серьезное противоречие таится, как видим, в самих устоях смелой гипотезы. И покуда оно не будет снято, трудно поверить в то толкование загадки Золотой Бабы, кото-рое дает Е. Ткачев.

51