I

/

сить столь успешно начатые опыты с ядром? Вспоминалось, с каким подъемом был принят доклад Курчатова на последнем перед войной совещании по ядерной физике! В нем Игорь Васильевич обстоятельно показал возможность осуществления ядерной цепной реакции: это сообщение в феврале 1941 года, опубликованное в «Успехах физических наук», сыграло роль стартового трамплина позже, в конце 43-го, когда мы приступили к работе над атомным проектом. Пока же трамплин покрывался пылью...

Вспоминались наши разговоры в лаборатории в тревожное, но еще мирное время. Многие физики считали тогда, что столкновение с фашистами, если оно произойдет, будет сравнительно коротким: быстрое сокрушение врага неизбежно. Зачем же начинать работу по созданию атомного или иного сверхоружия, если оно потребует многих лет напряженнейшей исследовательской работы, значительной концентрации усилий больших масс людей, вовлечения в переработку астрономических количеств природного сырья? У нас нет ни урановой промышленности, ни тяжелой воды (счет ее шел на ампулы, купленные за золото в Норвегии), ни ускорителей, ни иного — лабораторного и индустриального — оборудования.

На публичных лекциях по атомной проблеме часто задавали вопрос: сколько будет стоить атомная бомба? Курчатов ответил на него однажды так: «На эти деньги можно построить Волховстрой». Именно Волховстрой, а не тысячу самолетов или, скажем, танков.

Не судите строго: наше представление о будущей войне было дилетантским. Вот почему не сразу был учтен тот важный факт, что огромная сила неотвратимо должна вызвать и столь же сильную ответную реакцию, может и длящуюся во времени, подобно тому, как пружина, все больше и больше сжимаясь и запасая потенциальную энергию, затем мощно распрямляется...

Еще когда начались ночные бомбардировки Москвы, мне пришла мысль о возобновлении опытов по делению. Допустим, думал я, что германские ученые сейчас уже заняты созданием бомбы. Как быстро им удастся это сделать? Возможна ли доставка воздухом ядерного заряда?

Каковы при нынешнем уровне техники размеры, вес и другие параметры этого устройства? И т. д. и т. п.

Может быть, при соответствующем везении нам удалось бы, и не прибегая к разделению изотопов, сделать бомбу на природном уране? А что, если константы ядерных реакций при их последующем уточ

нении все-таки позволят осуществить цепную реакцию более простым путем?

Смелость бывает от знания, а чаще всего от незнания. Но убеждение, что нужно в корне пересмотреть отношение к проблеме урана, постепенно крепло. И я решился, написал Курчатову в Севастополь, где он занимался противоминной защитой кораблей, и в Казань — туда был эвакуирован Президиум Академии наук. В ноябре 41-го получил лаконичный вызов: «Курсант Флеров командируется в Академию наук для обсуждения предложения курсанта Флерова».

Получив недельный продаттестат, прибыл в Казань. Сделал доклад на заседании малого Президиума АН СССР с участием А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицы, И. И. Гуревича и других физиков. Меня выслушали, с доводами об исключительно сильном взрывном эффекте, который мог бы дать процесс деления урана, согласились. А затем привели контрдоводы: атомная проблема — дело серьезное, а мы многого не знаем, большинство из ядерных констант сосчитаны «на пальцах», до циклотронов ли тут, когда оборонные заводы сидят на урезанных «электропайках», когда каждый грамм керосина на учете, а ведь какие силы и ресурсы придется отвлечь от фронта? Кто же в такое время отважится войти с атомным проектом в правительство? Словом, от продолжения ядерных исследований в труднейших условиях войны решили отказаться, сочтя делом абсолютно невозможным. С тем и уехал.

В декабре 1941 года, ввинтив в петлицы по два «кубаря», я прибыл в 90-ю разведывательную отдельную авиаэскадрилью. Во время одной из передислокаций, когда часть стояла под Воронежем, улучив минуту затишья, заглянул в местный университет.

Он был эвакуирован, однако книги не были вывезены, и, что самое удивительное, несмотря на передряги военного времени, туда каким-то чудом попали последние американские физические журналы.

Торопясь, пролистал их... и убедился, что воистину молчание может быть красноречивее всяких слов! Я искал отклики или подтверждения нашей работы по спонтанному делению. Не нашел! Зато нашел объяснение «заговору молчания»: с осени 1941 года в журналах вообще перестали публиковаться статьи не только по спонтанному, но и по вынужденному делению урана. Даже о соседних с ураном элементах — протактинии, тории — публикации прекратились. Причем отсутствовали статьи не только ученых Англии, Франции — что было бы объяснимо, поскольку эти стра-

4

Академик Г. Н. ФЛЕРОВ

ны ввергнуты в мировую войну, но и статьи ученых США (дело было до вступления Америки в войну с Японией). Становилось ясно, что публикации работ в этой области прекращены.

Я написал письмо Курчатову, ответа не было, затем, после разгрома немцев под Москвой — письмо в Государственный Комитет Обороны и, наконец, в апреле 1942 года — письмо Сталину. Докладывая правительству о тех перспективах, которые ядерная физика открывает военной, а также и мирной технике, я ссылался на то, что на Западе ведутся засекреченные работы в этой области, о чем красноречиво свидетельствует прекращение публикаций по ядру в зарубежной печати, и предлагал: не откладывая, возобновить прерванные войной исследования.

Уполномоченный по науке ГКО С. В. Кафтанов, которому были переданы эти письма для рассмотрения, запросил на них отзывы ученых. Изложенное имеет место, подтвердили они, но едва ли атомный проект можно осуществить сейчас: ведь это оттянет силы, и притом значительные.

К тому времени в ГКО поступили, по-видимому, сведения о соответствующих работах как в фашистской Германии, так и в США. Один из источников информации был добыт в глубоком немецком тылу, где-то

15