Техника - молодёжи 1990-10, страница 51

— Зачем?

— Да ты не понимаешь, что ли? Там же они... ну, эти! Там у них посиделки!

— Феи? — недоверчиво спросила Ксения.

— Может, и феи, откуда я знаю? Надо посмотреть.

— Ты как знаешь, а я не пойду,— решила Ксения.— Она меня опять выпихнет.

— Это ж как нужно было разозлить фею, чтобы она стала толкаться и пихаться! — прокомментировал боцман Гангрена.— Ну, я пойду. Но тебе-то все равно придется с ней встретиться. Тебе же сына выручать нужно!

— Нужно...— согласилась Ксения.— А если ее здесь нет?

И тут оба опять услышали стук копыт.

На этот раз появился рыжеволосый всадник в зеленом, вплоть до звездочек шпор. Его глаза тоже были закрыты. Фонарь нес рыжий пес с висячими ушами, кудрявый почище своего хозяина. Конь тоже был рыжий, с белой звездой во лбу и зелеными камнями в оголовье.

— Расступись, зеленый холм! — почти пропел всадник.— Впусти принца молодого, и собаку, и коня!

Ветки шиповника послушно разошлись, нарисовалась черная дыра, зазвучала далекая музыка. Боцман внезапно рванулся вперед и кувырком кинулся вслед за спящим всадником в дыру. Ксения вскрикнула. Ветви сомкнулись.

— Боцман! Гангрена! — отчаянным шепотом позвала Ксения, уже не надеясь на ответ.

— Эпическая сила! — раздалось в кустах.— Ничего себе! Раскудрить ее в черешню!

Негромко бормоча, боцман выдирался из кустов.

— Не пускают, гадюки! — пожаловался он.— Весь обцарапал ся! Как с котами воевал!

И боцман, сам похожий на огромного кота, лизнул руку и стал затирать слюной царапины на физиономии.

— Еще дешево отделался,— сердито сказала Ксения.

— Лбом в каменюку влетел — дешево, по-твоему? — буркнул боцман.— Земля сошлась прямо перед носом! Нет, раз они от нас так прячутся, значит, твой малый там! Надо пробиваться! Ну-ка...

Боцман приосанился.

— Расступись, зеленый холм! — гаркнул он.— Впусти принца молодого!

Холм и не думал расступаться.

И тут в третий раз застучали копыта.

На поляне появился третий всадник — темноволосый, на вороном коне, в белом наряде. Черный пес тащил в зубах золоченый фонарь.

Боцмана осенила идея — он вдруг схватил Ксению за руку и подтащил ее поближе к тому месту, где отворялся вход в холм.

— Расступись, зеленый холм! — велел всадник.— Впусти принца молодого, и собаку, и коня!

— И меня! — негромко добавил боцман Гангрена.

Холм впустил всадника с псом, но затворяться не спешил.

И боцман силком втащил Ксению в черный коридор. Всадник рысцой уехал куда-то, пес убежал вместе с ним, земля за спиной у боцмана Гангрены и Ксении сомкнулась, и они оказались в полнейшей темноте.

Издали доносилась чудная музыка. Такую Ксения слышала только раз в жизни, совсем маленькой. И безумно хотелось танцевать, плавая в этой музыке. Но сейчас ни Ксении, ни боцману было не до танцев. Они нашарили стену коридора и, спотыкаясь, брели вдоль нее, причем боцман комментировал и дыру в холме, и спящих всадников, и темень. Слушать его было занимательно, он ни разу не повторился, но по части эмоций монолог вышел однообразный.

Если бы не Мишка, Ксения вовеки бы не полезла в пещеру. И только мысль о ребенке не давала ей упасть духом. Возможно, Мишка был уже там, где музыка.

Они уткнулись в ткань, свисавшую крупными трубчатыми складками у них на пути. Пошарив, боцман нашел край и раздвинул полотнища. Тут оказалось, что это — ослепительная цветастая парча, а за этим драгоценным занавесом — сводчатый зал. Музыка стала слышнее.

Зал освещался факелами, вставленными в причудливые подставки. Между ними бродило несколько оседланных лошадей. Псы разлеглись у камина. А сразу напротив выхода из подземного коридора было несколько ступенек, ведущих к другому занавесу, такому же нарядному.

— Ну, пошли, что ли? — сказал внезапно присмиревший боцман. Величина и высокий свод зала как-то не вязались со скромным холмиком на поляне. А ведь коридор не петлял, шел прямо, и никакого уклона в нем тоже не было.

— Пошли! — решительно сказала Ксения. И не потому, что в ней вдруг проснулась отвага, а чтобы боцману Гангрене стало стыдно.

Они одновременно поднялись по ступенькам и раздвинули занавес.

То, что они увидели, и помещением-то трудно было назвать. Возможно, здесь был потолок, но где? В воздухе плавали золотые лучистые шары, освещая танцующие пары, а те, кто не танцевал, сидели в цветущих боскетах на резных скамеечках, в приятном полумраке. Возможно, были и стены — но так искусно скрытые вьющимися ветками, хмелем, диким виноградом, разрисованные какими-то далекими, висящими среди облаков птицами и островами, что ни Ксения, ни боцман не поручились бы, что это действительно стены.

Танец был изысканно причудлив. Стройные юноши кружили тонких и гибких девушек, опускались перед ними на колено, ловили край длинной шали. Девушки покидали кавалеров, сбегались в круг и взлетали к золотым шарам. За плечами у них, там, где расходились вуалевые ленты, свисавшие с высоких колпачков, трепетали радужные стрекозиные крылья в руку длиной. Покружившись в воздухе, девушки опускались и на кончиках пальцев быстро-быстро бежали к кавалерам.

Мишки среди танцующих не было — и они потеряли всякий интерес для Ксении. Вдруг боцман Гангрена дернул ее за плащ.

— Слышь! Твою Дверинду помянули!

— Где? — встрепенулась Ксения.

— За кустом!

Боцман назвал кустом стенку боскета. А боскеты составляли целый лабиринт, и попасть именно туда, где невидимые голоса помянули фею Дверинду, было сложно. Боцман взял Ксению за руку, чтобы не потеряться, и они кинулись вдоль цветущей стены, спотыкаясь о ножки скамеек, украшенные резьбой, и ноги беседующих. А беседовала тут, потягивая золотистое вино из радужных бокалов, самая пестрая публика: маги и звездочеты в мантиях и колпаках, короли неведомых земель в тяжелых коронах с самоцветами, пестрые карлики, скрюченные колдуньи в стильных бархатных лохмотьях, крошечные эльфы с вечно улыбчивыми мордашками и эльфы постарше, с романтической печалью во взоре. Наконец боцман и Ксения опять услышали имя феи, и более того — увидели ту, что его произнесла.

За одноногим столиком сидели три красавицы. Ну, может, и не совсем красавицы, если приглядеться внимательно, может, одна из них с годами отяжелела, другая близоруко щурилась и нажила морщинки вокруг глаз, а медно-рыжие кудри третьей наводили на мысли о краске для волос и скрываемой седине. Но все они были феи, и их крылышки, аккуратно сложенные за спиной, были неопровержимым тому доказательством.

Феи сплетничали. Вероятно, потому, что ни один из принцев или королей, даже звездочетов, даже карликов, не догадался пригласить их на танец.

— Опаздывает наша милая Дверинда,— заметила первая фея, та, что потолще.

— Надо же навести красоту,— заступилась близорукая.

— А ради кого? — философски вздохнула рыжая.— Жениха, что ли?

— Жениха! — с непередаваемым выражением повторила первая фея.

— Кстати, она еще и не выбрала,— вспомнила вторая. А третья запела: «Ах, Мотылек, Мотылек, Мотылек...»

— Да, Мотылек,— сказала рыжая фея.— Вечно Мотылек. По-моему, она его придумала, этого Мотылька... Стой!

«Техника молодежи» № 10

49