Техника - молодёжи 1991-12, страница 40

было уплотнение диаметром с грецкий орех. Моя мать, сорок лет проработавшая онкологом, привила мне с детства мнительный страх ко всякого рода опухолям, постоянно внушая: «Смотри, не сковырни родинку, не повреди кожу, долго не сиди в ванне... Даже от ушиба может развиться рак!..» Я забеспокоился и сразу же повел Толю к бабушке.

Осмотрев мальчика, она принялась звонить своим знакомым в онкологический институт.

— Когда речь идет о близких, — сказала она, продолжая крутить диск телефона, —я не могу брать на себя ответственность... Не волнуйся, пока ничего страшного. Может быть, скажут, что надо лекарства попринимать... А может, потребуется маленькая—совсем маленькая— операция. Только не пугай ребенка. Это пустяк, делается под местным наркозом. Он ничего и не почувствует...

— Неужели все настолько серьезно?

— Да нет же, —продолжала успокаивать мать, но это ей плохо удавалось,— говорю тебе—нет! Пока, видимо, гематома... Но в таких делах лучше перестраховаться, а то— не дай Бог!—упустишь время...

Знакомых ее не оказалось на месте. К тому же был конец недели, и договориться о консультации в институте удалось только на следующую пятницу.

— Что там с этим ребенком стряслось? Ну-ка дайте взглянуть.— Иванка, которая уже вернулась из магазина, встретила в дверях меня и Толю (свекровь успела ей позвонить).— Всю Москву переполошили!

Она поднесла руку к груди сына, сделала несколько вращательных движений плотно сомкнутыми пальцами, нахмурилась, задержала руку примерно в десяти сантиметрах от груди, приблизила пальцы почти вплотную, отстранила их, снова приблизила и так несколько раз... Хмыкнула. Велела Толе снять рубашку, осторожно ощупала припухшее место, близко склонилась над ним, замерла на минуту, словно разглядывая сквозь какое-то несуществующее увеличительное стекло... И произнесла:

— Ерунда!

— Соображаешь, что говоришь! — взорвался я. — Ты знаешь, что это такое?!

— Знаю. Е-рун-да! За неделю убе- , ру...

Я набрал номер матери:

— Представляешь, Ваня сама лечит ребенка. Посадила его рядом и вертит руками возле больного места!

— Скажи ей, пусть немедленно прекратит, если не хочет зла своему сыну! Она ему рак обеспечит!— закричала мать. —У нее от рук тепло идет! Опухоль в тепле расти начинает!

Когда я передал эти слова жене, она только отмахнулась:

— Не мешайте... знаю, что делаю.

Поработав с полчаса руками, Иванка приближала губы к груди сына и медленно дула на нее, как обычно дуют на обожженное место, это очень нравилось мальчику: ему было щекотно... Вечером она укладывала сына в постель, проводила несколько раз ладонью над глазами, будто закрывая ему веки, и Толя мгновенно засыпал, лежа на спине. А Иванка, наклонившись над ним, продолжала свои непонятные для меня процедуры.

К пятнице от опухоли не осталось и следа. Но бабушка все-таки повезла внука на консультацию.

— Невероятно, но ничего там уже нет... Слава Богу! — ворчливо сказала она, приехав с Толей из института

... Иванка держит на коленях обломок розового кварца, поглаживает его, говорит:

— Люблю этот камень. Он похож на буйную розовую пену, которую в детстве я часто видела во сне. Эта розовая пена была повсюду вокруг меня — исходила из моих рук, из моего тела: я взбивала ее руками, играла с ней, придавала ей различные формы, поскольку пена была послушна и мягко застывала так, как мне хотелось. Именно такой я представляла себе сказочную «живую воду» —влагу жизни. И сейчас, когда работаю с больным органом человека, иногда —уже наяву —ясно вижу, как обволакиваю больной орган этой розовой пеной, и она обновляет его. Порой эта пена, как сгусток бальзама, окружает острие луча, который я направляю в цель. Иногда вижу свое воздействие на болезнь по-другому... И действую иначе.

...Пришла беда. Из Видина с большим опозданием сообщили, что отец Иванки тяжело болен. От нас долго скрывали это, хотя уже два месяца в телефонных разговорах с матерью Иванка с беспокойством спрашивала о его здоровье: «Чувствую — что-то неладно...» И вот—диагноз: рак мочевого пузыря. Операция в подобных случаях невозможна, все остальные средства оказались неэффек

тивны. Отца выписали из больницы как безнадежного...

Я пытался утешить Иванку, но в этом она не нуждалась — нервно сжимала руки, с утра до вечера ходила по квартире из угла в угол, словно стены душили ее.

— Торопят меня, торопят... — бормотала она.

— Кто торопит, Ваня?

— Со мной говорили... «Только ты можешь помочь ему. И уже знаешь — как...»

— Кто говорил с тобой? — как можно мягче поинтересовался я.

— Колдунья говорила! — выкрикнула Иванка. — Колдунья!

Быстро оформив документы, мы вылетели в Болгарию. Мой тесть выглядел обреченным и уже отчаялся. Он сильно похудел, был смертельно бледен; не мог контролировать мочеиспускание — это его угнетало больше всего.

Иванка боролась с болезнью отца самоотверженно. Она проводила сеансы по 5 — 6'часов в день с небольшими перерывами. Мне было жутко видеть, как за 15 — 20 минут ее сомкнутые руки, напряженно — толчками — двигающиеся в воздухе, покрываются клочьями пены, словно бока вспотевшей лошади. Тогда на минуту она подставляла ладони под струю холодной воды и, вернувшись к больному, продолжала... Время от времени она ставила отца в нескольких шагах перед собой и, сильно наклоняясь вперед, взмахивала руками, будто накатьшая на него какую-то невидимую волну... вытягивала руки вперед со сложенными лодочкой ладонями и слегка раскачивала их плавными круговыми движениями, постепенно то суживая, то расширяя диаметр кругов...

В комнате становилось так душно, что приходилось включать вентилятор.

— Откуда ты знаешь все эти движения? Зачем они и что дают? — спрашивал я, когда вечером Иванка утомленно присаживалась рядом.

— Их диктует мне сама болезнь. Они помогают равномерно увеличивать нагрузку. Но я могла бы обойтись и без них...

Я не спорил, но, мягко говоря, с недоверием относился к стараниям Иванки. Тесть тоже считал, что она понапрасну утомляет и себя и его: приговор уже подписан врачами...

— Верь мне, и будешь здоров! —

38