Техника - молодёжи 1997-03, страница 53

мясокомбинате. Эх, подкосила меня любовь! Теперь прозябаю в общаге задрипанной... Ладно, хватит излагать ав обиографию Ну как ты здесь? Правда, что после юрфака подался в ля авые?

— Вместо «лягавых» я предпочитаю говорить «сыщики». Да, распределился в угрозыск, двадцатого августа выхожу на службу.

Я тоже не стал пить. Мы отужинали, поговорили еще и легли спать. Под утро я встал по нужде. Уже светало. Глядь — а бутыл а-то пустая. Наклонился к брату, скорчившемуся на раскладушке: так и есть, вылакал.

Часам к десяти он пришел в себя и, еще не вставая с постели, взмолился:

— Ник, подыхаю! Сердце жжет! Принеси опохмелиться! Любой бор мотухи.

Его бил колотун: руки-ноги ходили ходуном, голова дер алась

После двух стопок портвейна брат малость успоко лея, постоял под душем.

Мы отправились в зоопарк. Возле озера, где плавала стайка лебедей, он вдруг смертельно побледнел, грохнулся на скамейку, схватился руками за правый бок.

— Андрюша, Андрюша! — заметался я. — Что с тобой?

— Печ-чень при-хва-тило... — простонал он. — Р-раз до-будь алло-хо-лу!

Тут я понял: дело нешутейное — и на следующее утро повел его в больницу на Пироговку, где работала медсестра Таня, моя зазноба.

Анализы были готовы через два дня. Просмотрев их, врач сказал мне и Татьяне (брат тем временем дремал на раве в больничном садике):

— Вот что, голубки. У него цирроз печени. В последней стадии. Ежели не завяжет со спиртным, больше трех месяцев не протянет.

— А если «торпеду» вшить? — спросил я.

— Дважды уже вшивали. В Хабаровске. И оба раза он срывался.

— Откуда известно?

— Он сам рассказал. Алкоголики от врачей секре ов не держат.

— Что же делать, если никакие увещевания не помо ают? — вопросил я. — Вот и вчерашним вечером он клялся: мол, в рот больше спиртного не возьмет, а ночью, когда я спал, купил две бутылки мадеры у таксиста и вылакал. Он убивает сам себя.

— Могу выписать направление в ЛТП.

— Благодарю покорно, доктор. В лечебно-трудовом профилактории я проработал полтора месяца. Преддипломная практика. Правовые аспекты объегоривания пьянчужек хищными родственниками, жаждущими заполучить квартиру или дачу. Нет ничего ублюдочнее зтих ЛТП. Сплошной мат, рыгаловка, драки, самогон и прочее.

— Василий Осипович, полечите, пожалуйста, — заканючила Таня. — Неужели по всей Москве некому его спасти?

— Насчет Москвы — дело дохлое. А вот в Японии нащупали одну методику, но что-то уж больно несуразное. Чертовщиной попахивает. Даже не стоит забивать ваши светлые головушки такой дребеденью. Все равно не поверите.

Из танечкиных глаз закапали крупные слезы. Я-то знал, что она любительница всплакнуть, даже беспричинно, но врач почему-то переполошился, стал упрекать себя за глупую прямоту и бесцеремонность и наконец сказал:

— Ради вас, Танечка, я готов нарушить даже клятву Гиппократа. Только перестаньте плакать. Попробуйте разыскать Гернета. Классный нарколог Полгода стажировался в Токио.

Наконец он показался на высоком крыльце помпезного здания с толстенными колоннами и начал ослаблять модный галстук, глядя на розоватые облака в истомленном жарою небе. Тут я вышел из-за колонны и сказал:

— Доктор Гернет, извините меня, Бога ради. Вы должны спасти моего брата.

Он тряхнул темно-каштановыми кудрями, скорчил болезненную гримасу:

— Во-первых, я никому ничего не должен. Во-вторых, почему и от чего нужно спасать именно вашего брата?

— Потому что он тоже мастер по велоспорту. Только вы бывший чемпион Москвы, а он — Хабаровска. А теперь он пьет по-черному.

— Кто вы такой? Откуда подробности обо мне? — Он сошел с крыльца, приблизился и впился в меня огромными, вздрагивающими, как ртуть, глазами. Что-то львиное было в его облике: кольца спутанных волос, пышные усы, короткий нос, раздвоенный подбородок. Женщины от таких зверей без ума.

— Вы что, оглохли, молодой человек? Вас спрашивают: откуда подробности обо мне? И как вы меня нашли? Кто вас рекомендует'

Он переложил портфель из крокодиловой кожи в левую руку, видимо, собираясь уходить. И я решил рискнуть: рассказал ему честно все от начала до конца, даже диплом свой показал, вместе с удостоверением МУРа. Минуту он колебался, принимая решение. Чтобы перетянуть чашу весов на свою сторону, я сказал:

— Доктор, заплачу, сколько бы зто ни стоило. Дачу продам роди-ельскую только спасите брата.

Он рубанул рукой воздух и прогудел

— Не валяйте дурака юноша, и не торгуйте имуществом предков.

Просмотрел анализы, пожевал губами, подергал носом.

— Дело почти безнадежное. Почти. — И вдруг переменил тему: — Значит, в сыщики подались, да? И ведь, глядишь, карьеру сделаете, с таким-то нюхом. Выведать всю мою подноготную, надо ж так суметь... Кстати, вы небось не ужинали? Давайте заедемте в Дом художника, тут недалеко, на Гоголевском. Там подают при свечах, и еда приличная. Угощаю я. А потом, не исключено, подвезу вас домой, я без машины — ни шагу.

Непредсказуемый человек! В колеблющемся свете свечей он казался еще величественней, смахивая на Бетховена. Сидя против меня (столик был на двоих), он говорил — то громко, то почти шепотом — примерно следующее:

— Вы никогда не задумывались над связью судьбы личной, индиви дуальной — и всеобщей? Верите ли, что существует машина вселенского воздаяния — и за грехи, и за благодеяния? Почему древние мудрецы заповедывали не совершать дурных поступков и не посылать в окружающий нас мир дурных мыслей? Нет, нет, не отвечайте, зто я так, скрипочку настраиваю... Извольте взглянуть. — Он достал из портфеля цветное фото и, не выпуская из рук, показал портрет молодой женщины: русые прямые волосы, аквамариновые глаза, высокие скулы, чувственные припухлые губы, родинка не левой щеке.

— Красавица! — наивно и пылко выдохнул я.

— Теперь представьте себе, что соракалетний преуспевающий джентльмен влюбляется в нее по уши. И добивается взаимности, и женится, и медовый месяц они блаженствуют в кругосветном круизе на теплоходе «Шота Руставели». И она его любит, уточняю: первые полгода, а потом как бы слегка... ну, охладевает. А если он ревнив, бе шено, безотчетно, и готов прикончить всякого, кто глянул на нее с вожделением? А если она ветрена, шаловлива, обожает путешествовать, а он вкалывает на трех престижных работах и добивает докторскую диссертацию? Понимаете, к чему клоню?

— Не понимаю, — честно сознался я.

— Вы должны избавить меня от ужасных подозрений... Ужасных... Ужасающих... Испепеляющих сердце и душу. Помогите мне, и тогда я попытаюсь спасти вашего брата. Если, конечно, вы захотите, чтобы я его спас, когда узнаете, как спасают.

— Конечно, я готов помочь вам. Но каким образом?

— Посмотрите еще разок на фото, внимательней. Это Жанночка, моя третья и последняя жена. Из первых красавиц Москвы, признаете? Любимое пристрастие — ловля и коллекционирование бабочек. Училась во ВГИКе, была манекенщицей, теперь подвизается на сту дии документально-художественных фильмов, недалеко от Белорусского вокзала. Последние три месяца она беспрестанно летает на съемки в Среднюю Азию. Какая-то правительственная халтура о колхозе коммунистического труда, где в председателях — друг нашего генсека. Возвращается смурная, опустошенная, как будто... То ли анаши обкурилась, то ли гашишем там ее потчуют. Сколько я ни пытался отговорить Жанночку от поездок — и слышать не хочет.

— Вы хотите, чтобы ее отговорил я, начинающий сыщик? Маловероятно.

— Не считайте меня идиотом, юноша, да и вы не из слабоумных! — взорвался Эрик Гернет. — Я хочу, чтобы вы сопровождали ее в очередном вояже и...

— И представил отчет?

— Вы догадливы. Но не только словесный. Я снабжу вас миниатюрной кинокамерой, она размером с портсигар, из Японии привез. И несколько кассет. Пленка сверхчувствительная, снимать можно даже в лунную ночь.

— Но как я попаду в съемочную группу?

— Ваша проблема, товарищ сыщик. Диплом с отличием на юрфаке за красивые глаза не вручают, верно? Внедритесь в киногруппу, удобнее всего помощником оператора, аппаратуру подтаскивать. В вашем распоряжении шесть-семь дней, не больше. И командировка займет столько же. На зто время я помещу вашего братца в приличную клинику. Не беспокойтесь, он оттуда не сбежит. Согласны?

Мы вылетали в Ташанбе душным вечером. Весь день над Москвой собиралась гроза, но на закате тучи разбросало по горизонту, высыпали первые звезды. Наш автобус подъехал в «Домодедово» к депутатскому залу, мы начали выгружать аппаратуру: две кинокамеры, алюминиевые треноги-подставки, огромные фонари, киношники называют их «дига-ми». Следом за нами прикатила знакомая мне гернетова «волга». Краешком глаза я наблюдал, как Жанна объяснялась с Эриком в машине. Он, судя по всему, предлагал проводить ее до самого трапа, она же картинно мотала головой, увенчанной золотистым обручем. Наконец, чмокнув мужа в щеку, она выпорхнула из машины и капризно пропела

— Родриго¹

К ней подскочил режиссер, чернобородый дагестанец, настоящее имя которого было Расул.

— Родриго! — повторила она. — Позаботься о чемоданах, они в багажнике. Да не забудь мой сачок для ловли бабочек!

Надвигалась ночь. Натужно ревели двигатели взлетающих и садящихся самолетов. Объявили наконец посадку нашему рейсу Все начали было собираться, но тут же — из-за технической неисправности — вылет отложили аж на полтора часа.

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ  3 ' 9 7

51