Техника - молодёжи 1999-04, страница 44

СОВРЕМЕНН

АЯ СКАЗКА

Максим Николаевич Черепанов родился в 1976 г. в Новосибирске, но с раннего детства живет в Челябинске. Закончил Челябинский государственный технический университет (ныне Южно-Уральский государственный университет) по специальности «вычислительные машины, комплексы, системы и сети». Работал программистом в Центре автоматизации бухгалтерского учета «Стэк». В 1995 г. в местном еженедельнике «Уик-энд» опубликовал фантастическую мини-повесть «Исповедь мага». В центральном издании печатается впервые.

ЧЕРЕПАНОВ UniWIPD PC МИЛ

Вместо предисловия

Этот рассказ писался на спор. Дискутировали о том, возможно ли убедительно изобразить серийного маньяка не прибегая при этом к рекам крови и не перегружая текст прочими натуралистическими подробностями, — словом, не травмируя тонкую психику читателя. Я утверждал, что можно.

Я выиграл спор, но проиграл его в моральном плане. Никогда не беритесь писать маньяков. Поганое это занятие...

Тони

Все знают, что короткая дорога не всегда самая прямая. Но я сильно опаздывал на встречу с Вертлявым Джимом и потому решил срезать путь через старый город. Заброшенные кирпичные развалины, в которых так нравилось играть всего лет пять назад, теперь утомляли глаз своей убогостью... а может, виновата была жара, но на душе стало нехорошо. Я не прошел и половины пути, когда ощущение опасности стало необычайно острым, как позапрошлой осенью, когда копы остановили нас с Ральфом, обыскали и нашли у меня в кармане джинсов щепотку трэба, аккуратно завернутую в бумажку. Пять граммов, если, конечно, Вертлявый Джим не надул. Сразу:

— Руки на машину, ноги расставить, ну и влетели вы, парни...

Было страшно до сухости во рту, до позорной пустоты в животе. Сейчас отвезут в участок, запихают в один каменный мешок с ворьем, и какой разразится скандал, когда выяснится, чьи мы сыновья! А что потом будет дома и в школе... Но Ральф не растерялся, он вообще не из пугливых, мой старший братец. Вместо того, чтобы раскорячиться у машины, как я, он протянул старшему копу школьный пропуск:

— Сержант, вы посмотрите сначала, кто мы такие...

— А мне наплевать, — грубо ответил суровый дядя в форме, но пропуск взял, вчитался в фамилию и данные о родителях. — Сталлер? — и уже тоном ниже: — Сын мэра, значит... И ты тоже?

Разумеется, нас отпустили.

Но прежде сержант высыпал травяной порошок в грязь и с наслаждением припечатал его сапогом. Доза дури стоила нам недельных карманных денег, и мы с братом не сдержали судорожного вздоха.

Сейчас со мной Ральфа не было. И хотя никакая дрянь не жгла карман, но отчего-то сделалось неуютно среди этих уродливых обломков старых зданий. Я шел быстро, как только мог, почти бежал, десять раз уже пожалев, что решил сэкономить время в столь неприятном месте. И слишком поздно понял, что слышу позади себя не только эхо своих шагов.

Крикнул Друг: «Оглянись!» — и это было страшней всего, потому что он пользовался голосом только ночью или в минуту смертельной опасности. И я обернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть размазанную в прыжке фигуру с чем-то блестящим в пальцах, а потом пусто стало...

Клод

Мальчишка лежал на куче старой соломы в углу подвала. Свет из единственного забранного решеткой оконца под потолком падал как раз на его лицо, растрепанные волосы и плечо. Глаза были закрыты, и на первый взгляд могло показаться, что он спит, но я знал, что это не так. У ключицы, с правой стороны тонкой шеи, еще не успело рассосаться бледно-красное пятно — след от укола гипнокаином, и впору было забеспокоиться: что-то долго пацан не приходит в себя — не оказалась бы доза слишком большой.

Я подошел, наклонился к мальчику и бесцеремонно потряс его за воротник — слабое мычание в ответ. Ага, подает голос, значит, еще минуты три-четыре. Великолепный экземпляр, и как раз в моем вкусе: лет тринадцати, стройный, прямые темные волосы, мордашка как по заказу... На свесившейся с топчана еле тронутой загаром руке — белая полоска от снятого и растоптанного мной радиобраслета. Не удержавшись, я наклонился и лизнул сухую, немного шершавую кожу щеки, чуть сладковатую на вкус. М-м-м... Начать сразу, что ли, пока щенок в отключке — меньше будет проблем. Главное — тепленький...

Нет, это не для меня. Я эстет. Пальцы разжались, отпуская ткань куртки, — не время. Ожидание удовольствия — тоже удовольствие, и не меньшее. Грек какой-то сказал: у них с этим было проще. Пока можно немного расслабиться, покурить гадость, которую они здесь, в этой дыре называют сигаретами. Шесть шагов назад, сесть на ящик. Так. Пачка в правом кармане плаща, зажигалка в левом. Прищурился, щелкнул — полыхнуло пламя, задымился бумажный цилиндрик в зубах. И едкая же дрянь. Одно достоинство — горит долго.

Шорох... Я положил зажигалку на место, поднял голову и встретился xj взглядом с мальчишкой. Большие, широко рас-I Д^Д II J пахнутые глаза. То, что нужно. Хорошо-о-о... 1 де. I ИмВгв Е^го взгляд переместился на оконце, на ■онгт! ишш V I дверь — единственную в помещении дверь, металлическую, массивную, — рыскнул по стенам, снова по мне — уже напряженно, еще не понимая, но догадываясь, и брови сошлись вместе, губы плотно сжались. Рывком сел.

— С добрым утром, — я позволил себе немного ехидства в голосе, — или, скорее, уже день, долго дрыхнем, юноша.

Смятение, попытка понять, что происходит, — в очаровательных, теперь уже настороженно прищуренных гляделках.

— Трудно вспомнить, да? — сочувственно спросил я, кроша столбик сигаретного пепла о рукав. — Это бывает — после укола. Я помогу. Ты куда-то очень спешил. И пошел прямо через стройку Заброшенную, заметь. Мама не учила тебя избегать подобных мест?

Мальчик вспомнил, и в подвале запахло страхом. Я удовлетворенно улыбнулся. В тот момент, когда я втыкал ему сзади шприц, он обернулся и попытался дернуться — из-за этого игла не попала в вену, препарат подействовал не сразу, и сопляк успел пару раз меня лягнуть. Надо признать, довольно чувствительно. Теперь он боялся, и это было приятно.

— Кто вы? — голос немного дрожит, но мальчишка держит себя в руках, — что вам надо?

Сколько раз я слышал это..

— Что мне надо, ты очень скоро узнаешь, — кривя рот одной из самых гадких своих ухмылок, сквозь зубы процедил я, — а насчет того, кто я такой... Один репортеришка приклеил мне чудный ярлык: Доктор, и все прочие писаки пошли за ним обезьянничать. В том числе и в вашей дерьмовой Восточной Федерации.

Лицо пацана стало стремительно сереть. Только бы не обгадился, как номера второй и одиннадцатый, весь кайф насмарку. Не отмывать же, да и негде...

— Читаешь газетки, смотришь новости? — я был само добродушие. — У вас, как и везде, любят жареные заголовки. «Найдена очередная жертва Доктора»... «Надругательство над беззащитным ребенком и зверское убийство»... Кстати — почему зверское? Звери детенышей своего вида не убивают. Или убивают? И потом, гипнокаин — вполне гуманное средство... О чем это я? Ах да, — «безутешные родители, полиция напала на след». Полиция всегда нападает на след. А потом теряет его.

Говорят, нельзя быть белее бумаги. Вранье, можно. Поехали дальше.

— Но это нечестно — я представился, а ты нет. Сколько лет, как зовут, где родители живут? — всплыл стишок из глубины памяти, с самых ее задворков.

Так, часто дышит, сел на одно колено. Быстрый взгляд на дверь.

— Должен предупредить, что дверь закрыта. Сломать ее, как видишь, даже мне вряд ли удастся, — снова ухмылка, — но ты можешь попробовать. Кричать тоже не советую. Во-первых, никто не услышит — место уединенное, а во-вторых, будет больно раньше времени. До окна тебе не добраться, а ежели и доберешься, не пролезешь — решетка, да и узковато.

Сгорбился, смотрит вниз. Облизнул губы, нервничает...

— Так как насчет имени?

Не перестараться бы... Он мне все-таки чистый нужен. Пока.

Неожиданный взгляд глаза в глаза.

— Меня зовут Тони Сталлер. Мой отец очень богат. Он даст вам столько денег, сколько вы запросите.

Ах, вот оно что. Я осклабился.

— Неприятно звучит, Тони... но нет. Деньги — не то, что мне нужно. Их у меня достаточно. И потом, ты же меня видел в лицо, так что — извини. Денек этот для тебя — последний.

Ему явно не нравилась такая перспектива.

— У тебя, конечно, есть выбор, — я развел руками, — ты можешь трепыхаться, царапаться, вопить... даже кусаться, как номер четвертый. Только сделаешь этим процесс более долгим и мучительным.

Бледное лицо удивительно гармонирует с алеющими ушами. Он отлично понял, о каком процессе идет речь. Я — не знал в его годы.

— А если я не буду... трепыхаться? — быстро спросил он

Какое милое предложение! Впредь надо будет всегда с ними разговаривать, со следующими. И почему я не додумался раньше?

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 4 9 9

42