Техника - молодёжи 2000-12, страница 49
И много чего еще добавляет словами и действиями. Лохматый бежит послушно наружу и над обрывом, под прикрытием корпуса автобуса, корячится, делая вид, что сблевывает проглоченное. Но, похоже, без реальных результатов. Только от издаваемых дурнем звуков еще сильнее начинает чувствоваться вонь от самодельных бензиновых бомб, расставленных в проходе. Если мы понюхаем этот аромат еще часок... Впрочем, не будет этого часа. Я уже совершенно четко вижу изнанку у з л а. И узел этот поехал. Теперь, главное, не сорваться. Возмущенная «муха» уже просто безумствует по автобусу. Поголовно все заговорщики стремятся отвлечь беду от глазастого друга. Кривоносый замахивается на него, но, не ударив, отходит. В сторону кабины пихает обозленного вконец Красавчика. Тот врубает валяющийся на панели управления приемник. Видимо, чтобы заглушить «муху». И вообще чуть разрядить обстановку. В эфире — что-то вполне подходящее: Привези мне, привези Ты коралловые бусы. Можно делать вид, что расслабляешься. Хотя отдавать Богу душу лучше под БГ. Или «Нау». Но выпала, увы, Алла Борисовна... А Кривоносый переключился на меня. Подошел, покрутил в руках дурацкое макраме, откинул в сторону. Присматриваясь к физиономии, взялся за угол воротника моей рубашки, рванул. Видимо, заметил прилепленный мне Володей датчик над ключицей — полоска фольги и капсула с процессором. Датчик Кривоносый срывает а меня за шиворот волочит на переднее сиденье — то, что рядом с кабиной водителя, — лицом к салону. — Будэш сидэть здэсь... А ты смотры за этыми двумя, — приказывает он Красавчику — тот устроился на месте водителя. А самого водителя я вижу только теперь — связанный сидит на ступеньках. Из местных. Его отделали очень сильно. Все успокаивается. Только я один точно знаю, что последние полтора-два десятка минут уходят в песок. К сожалению, нет никакого способа перевести то, что сейчас хорошо понятно мне, на язык обычных человеческих слов. Впрочем, кое-что можно сказать и исходя из наблюдаемых фактов. У черноглазого мальчика сейчас все быстрее нарастает содержание сахара в крови. Взгляд становится туманным, пот мелкими бисеринками выступает на лбу и на шее. А у лохматого дурня — наоборот, мозгу начинает не хватать глюкозы. Но он пока принимает это за кайф — вот он с обалделым видом пытается залезть в автобус. Старший окрикивает, материт. Но Лохматый явно не понимает его. Я сижу лицом к девушке и почти физически ощущаю ее неприязнь. Так бывает: и товарищи по несчастью, и по одну сторону баррикад, а взаимной симпатии нет ни с первого взгляда, ни позже. Формально все ясно: в сложившейся ситуации я смотрюсь как тюфяк. Но подсознательно понимаю: дело в ином. Молодая женщина, похоже, из тех, кто привык, что мужчины обязаны выражать им свое восхищение В любой ситуации. Хотя бы неосознанно. А мне сейчас не до того. (И еще — ТЫ ВЕДЬ НИКОГДА НЕ ЗАВЕДЕШЬ СЕБЕ СОБАКУ, ПРАВДА?) Правда. Алла Борисовна допела. Сводка новостей. И вдруг—несколько слов про нас. Хорошо разыгранное волнение в голосе московской дикторши. (Ну не трепать же ей нервы всерьез, всякий-то раз.) Теперь — «Кино». Маленький киргиз неодобрительно смотрит на меня. Но встреча наших взглядов неожиданно оборачивается чем-то похожим на взаимопонимание. Должно быть, меня слишком долго носило по этим пыльным странам, которые в то время я, не задумываясь, считал своей Родиной. Ну, дальней ее окраиной. Поэтому что-то меняется у меня очень глубоко в сердце от взгляда этих узких и одновременно таких больших, очень чистых черных-черных глаз. Я пробую заговорить с парнишкой. Спрашиваю про отца. Он чуть заикается, он вообще очень нервный, этот маленький человек. Папы у него нет. Папа долго болел и умер. (Стоп, — говорю я себе. - У ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БУДЕТ СОБАКИ. Это - заклинание.) Он чуть плохо вяжет слова, но не совсем от того, что мы говорим не на его родном языке. Ему все хуже. Губы у него сухие-сухие. (Господи, ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ НЕ ОН... А КТО?) Молодая женщина нехорошо смотрит на меня. То, что со мною, так похоже на обыкновенный страх. — Мальчик хочет пить, — говорю я, делая вид. что ничего не понял. — У Оболбека диабет, — отвечает она. — У него совершенно неожиданно бывает кома. — Тяжелая форма? — спрашиваю я. — Он поел? — Сейчас ему нужны таблетки, а эта сволочь... Она говорит, не понижая голоса. Заводит себя. Хочет решиться на что-то. Ситуация, которую я застал, явно имеет бурную предысторию — у женщины на обеих руках синяки. (И у мрачного паренька на заднем сиденье лицо разбито. Чем он занят, кстати?.. Распутывает макраме!) Время уходит в песок. Там, по периметру «площадки для отдыха», назревает, наверное, нервная, злая усталость. Красная, красная кровь... Немного отвлекает внимание лохматый придурок — он влез-таки в салон и сел посреди прохода, ощупывая голову — похоже, что «не эты колеса» дали гипогликемический криз. Да еще в сочетании с последействием от дряни, которой он накачался, когда шли на дело. Рожа входит вслед за ним. Пробует поднять дурня пинками И Оболбек, похоже, плох. Обвис в кресле. Не отвечает на мои слова. Матерится главный К нему по проходу идет Кривоносый. Красавчик вылез из-за руля и встал рядом со мной. Пора решать... Через час она просто земля Через два на ней цветы и трава... Что-то изменилось там, теперь уже за спиной Кривоносого. Ч-черт, а куда, собственно подевались белые банты сестер-русачков? Обе светлые макушки на месте, а вот банты куда-то пропали. И одной иссиня-черной, подвижной головешки нет. Кто-то из двух узкоглазых ребят прячется между кресел. Кажется, вижу его — совсем рядом с болтающимся прикладом АКМ в руке Кривоносого. Ну не время, не время сейчас для дурацких затей! Через три она снова жива... — Мальчику плохо! — громко заявляет воспитательница. — Он может умереть. Надо его передать... — Я убью эту билад. чэстное слово! — говорит Красавчик и продвигается на полшага вперед. Отмечаю: левая кисть у него неловко перемотана платком и кровит. Осторожно оглядываюсь в окно — я хорошо просматриваюсь С ТОЙ СТОРОНЫ. Принимаю условленную позу — ТРЕВОГА. Для непосвященных это выглядит нелепо: ни с того ни с сего откинул руки за голову и расслабился в кресле. С той стороны Дементьев сигналит фонарем. Незаметно опускаются тонкие злые штрихи стволов. Цой с того света диктует слова приговора... — Менат будэм толко в аэропорту, — говорит Кривоносый. — Я отнесу его сама, — настаивает девушка. — Оставлю на полдороги и вернусь. Она произносит это совершенно спокойно. И делает небольшое чудо — отодвинув Рожу, спускается на шоссе и идет по «мертвой зоне», подхватив на руки бледного, как мука, Оболбека. Рожа спрыгивает вслед за ней. поднимает автомат... Внимание всех сошлось на узкой женской спине и на жутковатой черной машинке в руках у главного. Я машинально оглядываюсь в салон и леденею — крохотная замусоленная ладошка тянется из-за кресла к ремню АКМ Кривоносого. В ладошке — карабин от ремня спортивной сумки. Ремень имеет продолжение — белые капроновые ленты (от бантиков, черт побери, ОТ БАНТИКОВ!!) и — будь оно проклято — вервие от макраме. Нелепо, как игра в фантики на минном поле. Я делаю единственное, что еще могу, — фиксирую взгляд на хулиганистом малом в конце салона. Но ответного взгляда не удостаиваюсь: он занят другим — готовится пропихнуть в выбитое окно тот давешний рюкзак, к шнуровке которого приторочена вся эта связка лент и веревок, заканчивающаяся ремнем с карабинчиком. Который еле заметно щелкает. Коричневая ручонка прячется Теперь кольцо на прикладе «Калашникова» напрямую связано с грузом, который сейчас полетит в пропасть. Уже полетел... Парень на заднем сидении принимает позу вратаря... — Стой! — говорит Рожа девушке. Решительно хватает ее за волосы Чудеса не длятся долго. Холодный ужас жжет меня — сейчас надо будет МЕНЯТЬСЯ. А у тебя ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 12 2000 47 |
