Техника - молодёжи 2001-06, страница 52

Она выжидательно промолчала.

— Я поставил себе подкачку эмоций — И торопливо добавил, заметив ее недоумение: — Погоди, я сейчас все объясню. Честно говоря, я не хотел тебе говорить этого сразу, потому что даже и не знаю, как ты отнесешься. Однако я был все равно уверен, что поступаю правильно. А вот сейчас подумал...

Она внимательно смотрела на него все время, пока он рассказывал, а когда закончил — заревела.

— Теперь ты никогда не будешь любить меня по-настоящему! — рыдала она, не давая себя обнимать. — Зачем ты это сделал? Ты не веришь, что будешь любить меня всю жизнь?

Он не знал, что отвечать, что вообще делать. Конечно, женщине перед обручением или свадьбой надо говорить, что будешь любить всю жизнь только ее. Но он действительно поставил себе подкачку именно из-за того, что не был в этом уверен. Проклятая рассудительность. Сколько людей кидаются с головой в омут любви, ни о чем не думая, а потом все проходит, и они разводятся! У них чувства! И они толкуют о любви до гроба. А потом чувства проходят, и они разводятся. А Ян именно из-за того, чтобы жить с этой женщиной всегда, решил взять власть над своими чувствами.

Моя любовь даже больше, думал он, я готов ради нее отказаться даже от своих чувств и заменить их тем, что сохранит любовь и семью. Но как это ей сейчас объяснишь? А тут еще эти Пространства... Получается, что благими намереньями... Выходит, он не будет жить с ней, а только будет смотреть фильм про жизнь с ней...

— Я тебя очень, очень люблю! — он не нашел никаких других слов. Его слова вызвали новый приступ рыданий.

— А откуда я теперь могу знать, что ты говоришь искренне? Может, ты сейчас переключил в себе что-нибудь?

Его передернуло от ее догадки — он только что собирался подкачать «нежность».

— Но я могу просто не пользоваться этой штукой... — пробормотал Ян.

— А зачем тогда поставил? — она отвернулась и обхватила руками спинку скамейки.

Так они просидели несколько минут. Она просто не могла ничего в себе понять и ждала, пока улягутся эмоции. Она не хотела обвинять его, ведь сама была виновата практически в том же, но, Боже мой, как все это ужасно! А он готов был сквозь землю провалиться и проклинал себя и за то, что вообще решился на операцию, и за то, что потом сказал об этом ей. Но что было бы, если бы он не сказал? Когда у многих будут такие же программы, все, в том числе и она, будут, наверное, подозревать другого в том, что он притворяется (наверняка можно будет соблюсти конфиденциальность при установке). Она могла бы вспомнить и эту якобы командировку... Может, и хорошо, что я признался...

Она встала.

— Любой наркоман — мышка, нажимающая на педальку для стимуляции центра удовольствия, — сказала она без выражения. — Педалька замыкает электрический ток, который через вживленный электрод щекочет ей мозги. Все человечество — наркоманы, щекочущие себе мозги. Почему мы не хотим быть самими собой, скажи?

Он решил, что лучше промолчит.

— Зачем я полезла в выдуманный мир, зачем ты поставил себе протез семейной жизни, зачем вообще люди обманывают друг друга и всегда стремятся притвориться лучшими, чем они есть на самом деле? Ян, прости меня, но я пойду. Ян, я тоже перед тобой виновата, но я все-таки не могу выйти замуж за электронного мужа. По крайней мере, пока.

И Каролина ушла.

Ян остался сидеть, он не бросился ее догонять, утешать. А что он мог сделать? Она ведь могла подумать, что он просто включил раскаяние! На душе у него было совершенно пусто. Потом он пошел в бар.

По одной пустой кружке уже стояло с каждого края стола. Впереди был почти целый вечер. Глаза старого Петера блестели от легкого хмелька, а это означало, что он не против сейчас поговорить. Некоторые, выпив, начинают хамить и задираться, некоторые — плакаться кому-то в жилетку, а вот у Петера от пива всегда развязывался язык. Как, впрочем, и у Давида. В этом и был смысл их встреч, если честно. Не так важно пиво, как важен дружеский разговор, даже если он ни о чем.

Да и что такое пиво, если нет рядом хоть кого-то? А то ведь умудряются некоторые пить пиво дома и в одиночку. К тому же бутылочное...

Петер перегнулся через стол, поднеся лицо очень близко к лицу Давида, и сделал движение, как будто хотел схватить его за шиворот.

— Все, что ты мне тут пытался объяснить, — фуфло и детский лепет! — Петер говорил, возбужденно выпучив глаза, и языку него уже немного заплетался. — Но я теперь... сам... Сейчас я сам объясню!

Он приложился к кружке. Давид поступил так же.

— Это была только одна из теорий! — Сказав это, Петер победоносно посмотрел на собеседника. А Давид уже смирился с тем, что потерял инициативу в сегодняшнем разговоре. Собственно, так происходило почти всегда после первой кружки. — А другая теория была в том... в том... что не каждый участок мозга отвечает за свое чувство, а каждый — за каждое! Я это только сейчас вспомнил! Теперь — понял?

Они приложились к кружкам.

Честно говоря, старому Давиду уже было в значительной степени все равно. Вечер получился хороший, ему удалось по-на-стоящему удивить и раззадорить старого друга. А в чем там смысл, как эта штуковина работает, уже не так интересно. Сейчас они посидят еще полчасика и пойдут спать.

В это время в пивную спустился Ян. Он поозирался вокруг и направился прямо к ним Первым его заметил Петер и произнес медленно:

— Пришел твой внук.

Давид совершенно не удивился, как будто так и было задумано:

— Вот сейчас он нам все и расскажет!

Но рассказывать он начал только после того, как сам опустошил одну кружечку и принялся за вторую. После этого он стал рассказывать даже охотно. Выслушав рассказ, Давид захмелел как будто еще больше, а Петер наоборот, казалось, протрезвел.

— И что ты теперь собираешься делать? — грозно спросил он.

— Не знаю.

— Балбес! — рявкнул старый Петер и добавил, обращаясь к Давиду: — Тебе не кажется, что нынешняя молодежь ничего не смыслит в жизни?

Давид в это время был поглощен разглядыванием разводов пивной пены на стенках второй кружки, но на это реплику с живостью кивнул.

— Балбес! — снова произнес Петер, уже с нежностью. — Заладил тут: «подкачка», «пространства»! А ничего не изменилось! Понимаешь? Нет? А? Ничего, да! В наше время ничего такого, конечно, не было — ни Пространств, ни, тем более, подкачки этой... Мы ведь еще застали времена, когда и чипов-то не было, правда, Давид? Ну вот. Во все времена человек думал: а правду ли я говорю сейчас или притворяюсь? И про тебя думали: врет или нет? Душа человека — темный лес... Только Господь Бог там разбирает, что и как, но не ты и не я! В реальном мире ты живешь или в выдуманном самим тобой? Всегда люди об этом задумывались. Относится ли вот, например, Давид ко мне именно так, как я думаю, что он ко мне относится? Откуда мне знать? Да и не хочу! Мне и так хорошо... С тобой, Давид, мне хорошо! Пожалуйста. Свой мир мы и создаем вокруг себя сами, и в нем живем! И ничего нового нет ни в твоих пространствах, ни в твоей подкачке! Вообще ничего нового нет под этим солнцем! Правда, Давид? Это кто-то из ваших сказал... Кто? А-а! Ладно. Так вот. «Подкачка» — инструмент, чтоб эффективно лицемерить, а лицемерить-то не сегодня начали! «Пространства» — инструмент, чтоб эффективно прятаться от действительности, но прятались-то всегда! Самим собой быть, конечно, сложно! Работа для этого требуется... А если любишь, то стараешься не притворяться! И доверяешь ей, что она с тобой не притворяется! Иначе — соглашаешься любить куклу, а так не бывает! Хотеть куклу только можно... Но не любить! Так что вопрос у тебя простой. Ничего не произошло необратимого, правда, Давид? Простой, но сложный... В общем, как обычно: любишь — не любишь! Она: любит — не любит! Вот и все. В общем — иди к ней, и все! И все!

Заканчивая монолог, Петер с нравоучительного снова перешел на грозный тон. Последнюю же фразу он так рявкнул, что даже Давид встрепенулся, а Ян, недопив и половины второй своей кружки, улыбнулся, встал, пожал старикам руки и пошел молча к выходу.

А старики переглянулись, и Давид под одобрительным взглядом Петера разлил остатки недопитого Яном пива по кружкам. ■

Рисунки Виктора ДУНЬКО

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 62001

50