Техника - молодёжи 2003-10, страница 57

полнители задуманного убийства хотели показать! А может, все было наоборот? Испугались, «пустились бежать, бросив оружие»?..

ЧТО ПРОИЗОШЛО НА САМОМ ДЕЛЕ?

Об этом подробно свидетельствует сам Серафим Соловецкий Романов!*

(Здесь и далее: из книги «Соловецкий Сад» архиеспископа Иоанна, духовного преемника Серафима Соловецкого. М., 2003.)

...Трижды хотели арестовать меня и не могли войти. У них дрожали руки. Морды были красные, полупьяные, налитые, как у пиявок. В их лицах читался страх.

Это были закомплексованные, неполноценные люди, сущие ничтожества. Они робели от одного страха и начинали служить, какими бы ни были предписания местного или центрального ЧК. Ничего не изменилось после их бунта. Их плебейство сказывалось буквально в каждом жесте и поступке. Это были жалкие рабы. Они не знали: упиваться ли им властью или служить прежним господам?

Подонки, проходимцы, воры и ничтожества сгубили Россию.

Боялись меня уже по пути. Я чувствовал их страх. А у меня страха не было. Я их победил еще по дороге, на телеге с лошадьми. Ни один выстрел не смогли они сделать. Передо мной стоял полуметровый щит, и пули отлетали. Бог предначертал мне долгий мученический удел и преображение царского венца.

Не могли расстрелять. Стреляли 20 раз. Дрожали руки. Осечки. Один упал от пьянства в обморок, у другого — три осечки. Были пьяные уже во время ареста, а один пил прямо в телеге по пути в Мотовилиху. Их охватывал ужас. После 20 выстрелов пустились бежать, побросав оружие, боясь, что я их застрелю, поскольку обо мне шла молва как о новом Суворове среди солдат. Я с презрением выбросил оружие и ушел.

После расстрела Михаил Александрович Романов идет в Белогорский монастырь, находящийся в 80 км от Перми. Позже, уже в конце сороковых годов, он рассказывал, как по пути набрел на лесную разбойничью избушку. В избушке была только женщина с ребенком. Перевязав раны и подкрепившись, он пошел дальше.

В БЕЛОГОРСКОМ МОНАСТЫРЕ

...Постились на хлебе и воде. Трудно было. Восставал вначале, по привычке царской, еще от Петра I идущей. Но монашество Белогорских старцев покорило меня почти тотчас. Вот где увидел царское достоинство нищеты и впервые припал к источнику Евангелия. Увидел в монахах небожителей будущего. С острой тоской думал: если бы при дворе жил хотя бы один старец! Брат мой старший Ни

колай, царь последний, хотел стать старцем при дворе. Григория-старца призвал на помощь династии, и что из этого вышло?

Белогорские старцы (трое) никаких преимуществ и скидок мне не делали, хотя знали, кто я, за что, последний русский царь, я был им премного благодарен. Считали меня недостойным даже иноческого пострига. А что спешно принял образ монаха Михаила Поздеева — в упреждение времени.

Старец мой Николай оставался для меня идеалом подвижника и средоточием афонской благодати Пресвятой Владычицы. Истинным сокровищем был этот великий подвижник. Я пребывал у ног его, буквально бого-

«Другой предстоит тебе путь, не монастырский. Монастырское монашество пришло к концу. Больший монашеского даст венец тебе Господь. Вся Россия скоро встанет на молитву. Потрудимся Господу, чтобы афонской благодатью освятилось Российское Отечество. Молись о спасении вверенной тебе державы. Молись, уповая только на покаянный плач, на сладкие слезы».

«Ты помазанник Божий, — говорил мне мой духовный наставник, — так достигни ступени помазанника в постижении тайн веры Христовой. Ты преемник православного царства — так достигни преемства истинного в знании тайн превечно сущих».

Серафим Соловецкий — Михаил Романов. Бузу лук, 1969 г.

творя каждое движение его уст и подражая образу его молитвы, мысли и созерцания.

«Господь вверил тебе царство российское для его очищения слезами. Вот тебе жезл плача от царя Давида. Россия останется царством Господа, пока в ней есть последний царь. Теперь в молитве достигни царской ступени Царя Христа. Теперь как царь научись рыдать о своих верноподданных. Теперь как царь прими царские ризы нищеты: Евангелие со слезами царское, покаяние со слезами, пост со слезами.

Ключом покаяния омоется царство, их коронованные особы. Никакого другого венца, кроме покаянного, не нужно монаху. Прими от меня и ключ, и венец, и крест. Только плач о России спасет вверенное тебе истерзанное Отечество.

Плачь о царской династии, плачь о церкви, плачь о мире, плачь об усопших, плачь об обольщенных и даже плачь о красных».

Я уже уходить никуда не хотел от своего старца, но он, зная волю Божию, говорил мне:

Патриарх Тихон в последний год жизни и архиепископ Серафим Романов. На заднем плане — Василий Федорович Пустушкин, почитаемый последователями Иоанна Кронштадтского за святого (+1953). Снимок сделан в день посвящения Михаила Александровича Романова в епископы

Прошлое уходило, и вспоминать его было тяжело. Начинало колоть сердце, болеть совесть, мучить стыд. Прошлое было покрыто сплошной коростой греха. Начался плач за грехи царского двора, царской династии. Научился видеть происходящее без газетных известий и сплетен — в истинном ключе. В Белогор-ском монастыре пользовались старообрядческими книгами, и атмосфера старческой благодати была во всем.

Радость от покаяния и мира была такая, что забывал прежнюю жизнь при дворе, на войне, за границей, заграничные путешествия, развлечения. «Брат, ты царь, — напоминал старец Николай, — у тебя должно быть покаяние за всю Россию». Я плакал,

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 0' 2 0 0 3

17