Техника - молодёжи 2006-10, страница 20
18 2006 №10 ТМ ЗАГАДКИ ЗАБЫТЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ над пышной, каменной столицей Франции меньше всего заботясь о том, как чувствует себя История и что скажет на это Эстетика, торчала шокирующе обнаженная металлическая конструкция! Ее обзывали «циклопом», «решёткой», «свечой», «строительными лесами», «скелетом», «фонарем», «каланчой»... В феврале 1887 г. группа культурных деятелей страны, среди которых были люди масштаба Шарля Гуно и Ги де Мопассана, в ужасе писала директору будущей выставки: «Неужели Париж подчинится побуждаемой корыстными мотивами фантазии конструктора машин и навсегда, и безнадёжно обесчестит себя? Чтобы понять нас, достаточно представить себе хотя бы на мгновение в высшей степени нелепую башню, похожую на гигантскую чёрную фабричную дымовую трубу, которая давит своей варварской массой наши униженные и оскорблённые памятники!...» Но Эйфель стоял на своем: «В этом колоссе есть сила и очарование, которые не вписываются в привычные концепции искусства!» Всё оборвалось внезапно — на самом пике карьеры инженера-стро-ителя. В 1893 г. Гюстав Эйфель оказался в самом центре крупнейшего финансового и политического скандала. За два года до открытия башни его угораздило подписать контракт с Фердинандом де Лессепсом на строительство шлюзов Панамского канала, в который входило как проектирование шлюзов, так и строительство машин для Панамского общества на заводе Эйфеля. В 1888 г. компания обанкротилась, де Лес-сепс был обвинён в мошенничестве, а Эйфель — в получении громадных сумм за фиктивные работы. И хотя кассационный суд его оправдал, репутация промышленника была непоправимо испорчена. На Эйфеля начинают смотреть косо: не проходит его проект дешевой подземки для Парижа, отвергается идея туннеля под Ла-Маншем. Можно только догадываться, с каким трудом далось ему решение оставить предпринимательство. Но он его принял. Впереди ещё тридцать лет жизни, но строить он уже не будет никогда. Выставка закончилась, и Эйфе-лева башня зажила своей жизнью. Представить без неё Париж было теперь невозможно. Франсуаза Саган писала: «Не будучи ни красивой, ни лиричной, ни эстетичной, Эйфелева башня элегантна, как женщина. Немного угловатая, но провоцирующая, — самка без особого прошлого позади и, может быть, без большого будущего впереди...» Словно женщине, ей простили всё: и бесполезность, и опасность, и экстравагантность, и хрупкость... Ее стали называть женскими именами: косулей, пастушкой, гитарой, птичьей клеткой... Эйфелева башня стала Парижу родной. Но более других родную душу почуяли в ней авангардисты. Вызов рутине, как и их искусство, она вдохновила сотни художников, режиссёров, фотографов, поэтов. Смелая, сильная, независимая, она учила дерзости, словно говорила людям: будьте такими же! Однажды какой-то романтик на самодельных крыльях пытался взлететь с башни. Его сердце разорвалось |
