Юный техник 1958-05, страница 56

А потом пришла война. И когда отчим надел фронтовую шинель, Леша уже был студентом университета и многое понимал в жизни. Петр Алексеевич никогда не был революционером, но в последний день перед уходом из дому, весь скрипя свежими ремнями, он, задумчиво глядя в окно, сказал: — Да, Леша... Народы не должны допускать войны... И ушел, затих скрип его сапог, а Леша долго не мог в ту ночь уснуть: все размышлял над этими словами. А вскоре пришло письмо: Петр Алексеевич убит разрывной пулей под Осов-цем. Солнце не светило в этот день для Алексея и деревья в Александровском саду казались траурно-черными.

Его ровесников уже грузили в товарные вагоны и гнали к западной границе, а скоро и он был призван и зачислен в школу прапорщиков. Ему было тогда двадцать лет-

Алексей Александрович остановился. Как давно это было, а словно вчера.

...Висели над городом холодные осенние туманы, сочилась промозглая изморозь. В Москве было неспокойно, белогвардейцы переходили в наступление. И вот, чтобы обезопасить Моссовет, он привел из Хамовнических казарм свой 193-й запасной пехотный полк. Все офицеры сбежали, но он, молодой прапорщик, один остался с солдатами. Он выставил посты, расставил в окнах пулеметы: пусть только сунутся юнкера! Потом он повел солдат к Брянскому вокзалу — так тогда назывался Киевский вокзал — и выдвинул заслон: ни ударники, ни женский батальон не должны войти в город. А потом его солдаты атаковали интендантские склады на Крымской площади. Было темно, меж кустов и деревьев Зубовского бульвара цепями перебегали солдаты. Грохнупи выстрелы, из-за огромных ворот склада им ответили, но еще минута — и солдаты ворвались во двор. Продовольствие было в их руках.

А вот он ведет две роты по Остоженке к штабу Московского военного округа, к тому самому зданию, на барельефе которого сейчас изображены красногвардейцы и развевается бронзовое знамя. Свистят пули. Он идет с шашкой и наганом вдоль стен, а за ним цепочкой двигаются солдаты. Под ногами хрустит битое стекло, хлюпает грязь. Юнкерские пули клюют стены, сбивают штукатурку, рикошетом отскакивают от булыжника. Он идет, чуть пригнувшись, и шашка то касается тротуара, то ударяется о стену. Пальцы сжимают рукоятку нагана.

Улицы пустынны. Жители прячутся в подвалах, гасят свет, задергивают шторы, отходят от окон — того гляди шальная пуля залетит. Где-то стучит пулемет. Ухнула граната. И снова тишина Только слышно, как гремят об асфальт солдатские сапоги. Справа и слева переулки. Вот он прочитал: «Троицкий переулок». Неширокий, тихий. Не сюда ли бегал он гимназистом к приятелю Генке Лопатину? Читал книги и дулся в шашки? А сейчас он привел сюда солдат с винтовками в руках, суровых и неподкупных солдат революции. Чем ближе здание штаба, тем ожесточенней стрельба. Улица разрыта. Кое-где наспех построены баррикады из камня и бревен. Он расставил посты: улица должна просматриваться из конца в конец.

Когда он вышел на Большой Левшинский переулок, уже смеркалось. Справа угрюмо высился силуэт церкви. Ни огонька. Го

46