Юный техник 1963-10, страница 50

старенький «ХТЗ-НАТИ» накрепко опутал нас своими гусеницами. И не отпускал до той поры, пока не был изучен до тонкостей.

Тогда пришло новое увлечение. Это был первый удар по твоей репутации вожака. Потому что на сей раз запевалами оказались Бога с Малыгой. В новом деле они преуспели гораздо быстрее, чем в производстве взрывчатки.

Вспомни-ка тот вечер, когда из несерьезной комбинации фанеры, витков проволоки и капризного кристалла (он назывался умно и строго: детектор) им удалось извлечь слабый писк, похожий на музыку. Перед войной радиолюбителей было не так уж много, и мы с восторгом приникали к наушникам новоявленных радистов: да, там звучала настоящая музыка!

Начались поиски ламп, схем, многомесячные наладки и усовершенствования. Впрочем _f радиобопезнь поразила не всю компанию — мы с Модесом и Вьюнком остались верны мотору.

...На фронт тебя проводили первого* все-гаки ты был постарше. А там солдатские письма-треугольники пошли и от Модеса и от Богова с Малыгиным. Помнишь, как эти двое сумасшедших чуть не с кулаками прорывались в один танковый экипаж? И как обожженный майор совсем не по-военному, мягко и устало убеждал их, что ведь не положено две радиста в одной «т-тридцатьчетверке». Будто отцовским сердцем чуял: уж коли пропадут ребята, так хоть не оба враз. Такими, как на последней фотографии, они и остались в памяти, Бога и Малыга.

Большие, возмужавшие мальчишки с боевыми орденами, тесно плечом к плечу.

Плечом к плечу... Мы делали снаряды для «катюш».

По монтажному стеллажу вдоль цеха катятся тяжелые черные сосуды яйцеобразной формы — головки грозного оружия, приводящего в панику фашистов. По другому стеллажу идут корпуса — блестящие метровые трубы. Мы привальцовываем к трубе стабилизатор и ставим временную заглушку — «тарель». Мы — это все наши, «сютов-цы», как нас звали в цехе.

Почему-то когда вызываешь в памяти те зимние ночи в цехе или на испытательном полигоне, первое ощущение — как ужасно хочется есть. Не ледяной ветер, не возня впотьмах у контактов ракетной установки, а именно голод вспоминается в первую очередь — лютый, до рези под ложечкой. Наверное, это потому, что мы продолжали расти, набирали силы — вопреки войне!

Пришел мир, мы стали учиться. Вспоминаешь хоть иногда наше студенчество, Рыжий? Например, ту первую пору, когда ты, сняв погоны, долго еще ходил в институт в выгоревшей гимнастерке и говорил: «У вас на гражданке...» А потом пер

42