Юный техник 1963-10, страница 51

вые северные экспедиции — как фронтовые переходы. Вьюнок с Ефимом Модесом учились на ракетном, но каждое лето увязывались за нами — «дыхнуть тундрой», как говорил Ефим. Болезненный и слабый на вид, но неистощимый балагур, он стоически принимал суровую жизнь геологов и боялся только одного: как бы мы не заметили, что ему невыносимо трудно. Кстати, нынче летом он, упрямец, отправился куда-то на Темир-Тау — «показать этим пижонам-альпинистам свою таежную выучку». Представляешь Ефимку: здоровенные башмаки с колючками, рюкзачище на узких плечах и большая очкастая голова кандидата физико-математических наук!

Слушай, Рыжий, я часто думаю об этом. Вот Ефима — ученого с именем, да к тому же не очень здорового — даже в отпуск не заманишь к теплому морю, в уютный шезлонг под пальмами. Валька Вьюнков готов навеки поселиться на своем ракетном полигоне, в Москве я его не застал ни в один свой приезд. Ты годами носа не показываешь по эту сторону Полярного круга — носит тебя нелегкая все по безадресным местам...

Вот я и думаю: что манит нас в вечный поиск, что дает столько сил в дороге? Эта страсть к новому, к познанию, заложенная в нас еще на СЮТ? Товарищество, мальчишеский задор соревнования? Как это сложилось, что вот такая неуемность и упрямство в любом поиске стали привычкой, нормой жизни?

...Я сидел на крылечке станции, вспоминал. И все пытался мысленно проследить, как мальчишки становятся взрослыми.

Потом из-за двери высунулась вихрастая голова и сказала: «Дядь, вам Андрея Алексеевича? Он уж пришел».

Но это был не тот, не наш Андрей Алексеевич. «Инженер Шурыгин, можно просто — Андрей», — радушно представился мне высокий парень в радиолаборатории. Наверно, у меня был довольно растерянный вид, поэтому Шурыгин понимающе и молча еще раз стиснул мою руку. Я понял: Андрея Алексеевича уже нет. Сполохом метнулись в памяти слова Николая Островского, которые наш старик любил повторять: «На место каждого из нас придут десять тысяч новых штыков».

Если уж говорить художественными образами, инженер Шурыгин — тоже Андрей Алексеевич — готовит сегодня сталь для этих новых штыков. Из уголка я наблюдал, как мальчишки монтируют радиоуправляемый лунный вездеход. (А ведь мы в этом возрасте маялись с капризами детекторного приемника!) У них тоже не все ладилось, но они сноза и снова перебирали схему. Пожалуй, впервые я увидел в их сдвинутых бровях не простое упрямство, а второй, глубокий смысл: они знают, что завтра их дело будет нужно всем, поможет раздвинуть границы знания. Вот в этом и вся суть: мы видим цель, верим в высокое назначение своего труда. Знаю, ты не любишь пышных слов. Но ведь — чертушка ты рыжая! — это действительно полезно, вот так иногда осмыслить пройденный отрезок пути, а на коротком привале наметить дальнейший маршрут.

Нынче ночью я — в Новосибирск, ты мне черкни туда пару строк. Эх, собраться бы на будущий год всем да махнуть с тобой в экспедицию! Мы еще поковыряемся в тундре, а, старина?

Крепко жму лапу и целую тебя в сосульки на усах.

Твой Л. НИКОЛАЕВ

43