Юный техник 1980-03, страница 51

чажок, он удлиняет или укорачивает колеблющуюся часть язычка. Как видите, ничего. сложного, нужен только навык, как и в любой профессии.

Вадим Алексеевич. И кое-какие хитрости — тоже как в любой профессии. Вы помните — в микстурах при нажатии одной клавиши звучат сразу несколько труб. Настраивая одну из них, мы закрываем щели остальных гусиными перьями. Пальцами нельзя: от тепла труба сразу расстроится. И твердым ничем нельзя: можно повредить лабиальную щель.

Игорь Андреевич. Но и хитрости не определяют суть профессии. Необычность нашей работы в другом. В каждом деле сперва изучаются основы, а потом тонкости, не так ли? У нас наоборот. Мы начинаем с тонкостей, потому что нет двух одинаковых инструментов, все они по-разному задуманы, построены и смонтированы. У них разные особенности и даже капризы. Поэтому мастеру нужно прежде всего хорошо изучить, где что расположено на нескольких этажах его хозяйства, а потом приноровиться к характеру инструмента, понять его капризы и настроение — оно зависит и от погоды, и от разлуки с людьми в перерыве между сезонами, и даже от того, кто репетировал или выступал сегодня на сцрне — гитарист или танцевальный ансамбль. Не усмехайтесь — никакой мистики тут нет. Гитарист сидел себе спокойно на стуле, а танцоры сотрясали сцену. И чтобы успокоить орган, нужно быть в некотором роде психологом.

Вадим Алексеевич. Но, с другой стороны, мы и мехайики, и паяльщики, и лудильщики, и столяры, и электротехники. Вот вы сказали, что там ступенька скрипнула. Мы не будем звать плотника. Как подумаю, что он неосторожно размахнется молотком... г Нет, сами поправим.⁴ Значит, мы и плотники.

Гарри Яковлевич. И в то же

время мастер должен быть музыкантом — хотя бы настолько, чтобы разговаривать с нами на одном языке. Мастеру приходится инструктировать музыканта, впервые играющего на этом органе. Показать расположение рычажков и кнопок на кафедре, объяснить особенности инструмента.

Вадим Алексеевич. Чтоб уж закончить о нашей профессии, добавлю, что мы и подметальщики. Ни одну уборщицу внутрь органа не пустим. Было раз дело — по недосмотру она туда проникла, поелозила тряпкой, так потом орган неделю чихал и кашлял, еле вылечили.

Корреспондент. Мы говорили о том, что современный орган — это машина. Откуда же такая ненадежность? Почему нужно дневать и ночевать возле этой машины?

Роапьд Александрович. Э нет, не путайте. Речь шла о том, что орган — сочетание инструмента и машины. Машина как раз очень надежна. Та неисправность, о которой рассказывал Гарри Яковлевич, случилась не в машине, а на стыке инструмента и машины. Капризен и нежен сам инструмент, и тут уж ничего не поделаешь. Надежность тесно связана с рациональностью. Машина органа рациональна и, следовательно, надежна. А инструмент не может быть рациональным. Если попробовать сделать орган надежным, что в принципе нетрудно, то это будет уже не инструмент, а набор водопроводных труб. И звучать будет примерно так же. Да возьмите другие инструменты — все они нежные, капризные.

Корреспондент. Убедили. Еще вопрос, Гарри Яковлевич. Кафедра органа похожа на сложнейший пульт управления. Не следует ли из этого, что вы одновременно и музыкант, и оператор?

Гарри Яковлевич. Только если забыть о людях, которые пришли меня слушать. Но тогда вообще может последовать, что я не только оператор, но и чернорабочий.

48