Вокруг света 1963-10, страница 13

ная щука перевернулась полосатым колесом и ушла в глубину.

«Распугала всю рыбу», — сокрушенно подумал Сундучков,

Тотчас же из кустарников появился Алексей,

— Ну как, рыбак? С тобой без ухи останешься. — Бердников достал из кармана аммонитовую шашку, поджег фитиль.

— Что ты делаешь, Алексей?

— Ухи захотелось. Не будь буквоедом, Степа.

Вместе с фонтаном пламени, дыма, воды в воздух

взлетели клочья растерзанных хариусов.

— Это же безобразно и возмутительно! — багровея, забормотал Сундучков. — Это... это... я не нахожу этому названия.

— А вот это что такое! — раздался голое Павла Петровича. Услышав взрыв, он поспешил к затону. — Если ты будешь безобразничать, я накидаю тебе оплеух. И ты хорош, Степан, побоялся ему съездить по морде. Ишь, сколько рыбы погубил, поганец! — Павел Петрович повернулся и, приподняв сутулые плечи, исчез в кустарнике.

Алексей и Степан молча, не глядя друг на друга, собрали полсотни хариусов и вернулись на место ночлега.

После ужина улеглись спать на срезанных лапах стланика. Павел Петрович рассматривал светлое, слабо освещенное звездами небо и тяжело вздыхал. «Алешка совсем распустился. Что с парнем?»

...В тридцать первом году он приехал на Колыму, поступил на работу в систему Дальстроя. Учился на курсах геологов, работал в поисковых экспедициях, самостоятельно открыл два золотых месторождения. А в тридцать седьмом его оклеветали и осудили как врага народа. Отбыл незаслуженное наказание и навсегда остался на Севере. Жена умерла во время родов. Сына Алешку пришлось отвезти в Хабаровск к тетке. Вызвал его к себе в прошлом году: Алексей закончил горнометаллургический техникум.

Павел Петрович закрыл глаза и погрузился в сон.

Рядом, прижимаясь к отцу плечом, лежал Алексей. Лицо и грудь его озаряли угасающие вспышки костра; мигающее пламя вызывало грустные мысли. «Есть люди, у которых в голове солнце, — они излучают собственный свет. И есть люди с луною в башке. Такие живут отраженным светом и никого не греют. Я не хочу принадлежать к таким людям. Я хочу совершать свои открытия, а не шляться по чужим дорожкам. Кто-то открыл же якутские алмазы. А почему не я? Кто-то нашел удивительное золотое месторождение у нас же на Колыме. А почему не я? Кто-то обнаруживает железную руду в Казахстане, свинец на Алтае, нефть на Северном Урале. Кто угодно, только не я. Вот и сейчас отец ведет нас со Степкой по следам геолога Бронникова, мы будем заново открывать уже открытое».

По другую сторону костра лежал, согнувшись дугою, Степан Сундучков и размышлял о том, как долго они пробудут в тайге. «В октябре у меня отпуск. Напишу Танюше, чтобы ждала меня и никуда не уезжала из Свердловска. Приеду, и поженимся. Сколько я заработаю? — Сундучков быстро подсчитал: — Июнь, июль, август, ну еще половину сентября... Сумма набегает достаточная! Жаль, писем от Тани не будет...»

Они проснулись от утренней свежести. На мокрой траве, словно крупная соль, поблескивал иней.

— В конце июня! — удивился Сундучков, поеживаясь от холода.

— Сразу видать новичка, — усмехнулся Алексей. — Хорошо, если не ударит снежная буря. — Алексей считал себя старым колымским волком, потому что провел уже одну зиму в тайге. Сундучков же приехал на Колыму два месяца назад.

После завтрака двинулись вниз по Сударю. Чем дальше уходили трое, тем неприступнее становились сопки. Пепельные, фиолетовые, зеленые вершины их холодно и голо упирались в туманное небо, по ущельям плавала сизая слоистая дымка, речные долины превра

тились в болота с моховыми кочками и жидкой карликовой березкой.

Лиственничная тайга пряталась по узким распадкам, иногда же вплотную обступала берега Сударя. Сударь постепенно сужался. Геологи то и дело переправлялись через бурно кипящую речку. Впереди грозной снеговой цепью возник горный перевал.

— Это Лагтах, — пояснил Павел Петрович. — За Лагтахом — озеро Терентях. Перевал очень трудный.

Речное ущелье все сужалось и сужалось, пока не превратилось в каменный коридор с отвесными гладкими гранитными стенами. Геологи сели на лошадей. Тяжело преодолевая быстрое течение, лошади брели по каменистому дну. Павел Петрович натянул поводья, остановился.

— Смотрите на левую сторону! — крикнул он.

Алексей и Сундучков повернули головы. На мокром

граните отчетливо выделялись огромные изображения косматых людей, диких животных, неизвестных растений.

Женщина с длинными космами, упавшими на голые плечи, разбивает каменным топором почерневшую кость;

длинноногая собака бежит по траве с опущенной мордой;

волк с мордой, задранной к небу, задыхается от напряженного воя;

два медведя, готовые оторваться от земли, чтобы столкнуться в смертельном поединке...

Сундучков потер пальцами лоб. Сказал, обращаясь к Павлу Петровичу:

— Сколько тысячелетий отделяют нас от художников, выразивших в своих рисунках идею борьбы за жизнь! Они оставили для потомков историю своего народа. А что оставим мы, трое, на земле, Павел Петрович?

— Север, приспособленный и хорошо благоустроенный для потомков, — ответил Павел Петрович. — Разве этого мало?

Павел Петрович тронул поводья.

Между двумя длинными отвалами показалась ложбина. Там торчали бараки без крыш, с оторванными дверями, вывороченными оконными рамами.

Колья с колючей проволокой упали на землю; их прочно затянула голубица, сторожевая вышка с обломанной лесенкой и погнившими перилами повалилась набок. Павел Петрович заметил под ступеньками лесенки продолговатый лист жести, слез с лошади, вытащил лист, перевернул. На оборотной стороне, изъеденные временем и землей, белели крупные буквы: «Запретная зона». Павел Петрович швырнул жестяной лист в крапиву и пошел вдоль исчезнувшей лагерной зоны.

Он вспомнил, как после Двадцатого партийного съезда уничтожили лагерь. На прииск Таежный прибыли новые работники. Для них строили дома в поселке. По чьей-то инициативе территорию лагеря распахали тракторами.

Павел Петрович, едва сдерживая волнение, ходил по запаханной территории. В глаза ему бросались маленькие с нежными и теплыми иглами лиственницы, свежо и сочно блестевшие под солнцем.

«Молодая поросль. Хорошо!» — с удовольствием подумал Павел Петрович.

Вечером они стояли на вершине Лагтахского перевала, вглядываясь в панораму. Снега сливались с бледным ночным небом. На севере виднелась уходящая в ночь горная цепь Лагтаха. На юге, в зеленой раме гайги, лежало озеро Терентях. Была видна узкая стальная лента Сударя, впадающего в южную часть озера.

С горной высоты сам Терентях казался выпуклым. Белесый свет июньской северной ночи струился над озером, и, торжественное, оно манило к себе.

— Ты был раньше на Терентяхе, отец?

— Я жил на нем в тридцатых годах. Я даже могу сказать — это мой Терентях.

п