Вокруг света 1964-02, страница 32

— У тебя есть теплые носки? — спрашивает Сережа Айрапетьянц.

— Не надо...

Сережа поднимается с камня, подает шерстяные носки.

— Они, правда, с осадками...

(Откуда-то сыплет снег, хотя небо

звездное, чистое.)

Стряхиваю снег с носков, надеваю, прячусь под тент. Одна палатка у нас есть, но на семерых в ней не хватает места. Другую не успели поставить, Николай Васильевич, Володя Зябкин и я ночуем под тентом.

По брезенту шуршит снег. Шерстяные фуфайки, телогрейка, шапка — на мне. Прижимаемся друг к другу все теснее.

Костер гаснет. Ребята засыпают, ворочаются во сне — холодновато все-таки.

Над вершинами поднимается голубая прозрачная луна. Сейчас мы к ней ближе всех. Здесь, в горах, она крупная. Четко просматриваются лиловые пятна материков, застывшие моря, горы.

Нет, постой! Горы — это, наверное, Гималаи или Тянь-Шань. А там Африка. Дальше, у самого края диска, — океан. Может, Индийский или Атлантический.

А мы — на Луне, и Земля — над нами, в небе, полном горячих звезд. И наши белые вершины — это пейзаж Луны, где днем от жары дымятся горы, а ночью свирепеют морозы.

Губы трогает улыбка. Чудак человек! Мало ли что примерещится, когда ты спишь под открытым небом и знаешь, что вокруг, кроме нас семерых, километров на двести нет ни одного живого человека!

Камни постукивают, да изредка, будто кто бьет колотушкой, прокатывается треск — подает «голос» ледник. К шороху камней я уже привык. И все же меня не покидает ощущение, будто кто-то бродит рядом. Скорее всего барс. Сегодня Володя Зябкин недалеко от лагеря видел свежие следы.

Луна перемещается в небе, катится по самым вершинам. Перемещаются и черные тени скал. А там, где освещено, блещет снег. Он, как дымчатое покрывало, тихо колеблется под вздохами ветра и вспыхивает ярче и ослепительней. Нет, все-таки мы на Луне.

Пожалуйста, не смейтесь! Наверное, так же будут чувствовать себя космонавты, которые скоро полетят осваивать безмолвную лунную планету.

Я СЕГОДНЯ ДЕЖУРНЫЙ

Слышу, кто-то стучит по камням, ходит. Треск дерева — строгает ножом лучины для растопки. Все-таки наступило утро и встал дежурный. Сегодня это Володя Ца-ренко.

Володя высок ростом, чуть сутуловат, добродушен. Как и я, он в горах новичок. После педагогического училища работал в школе,

учится заочно на географическом факультете, недавно пришел к Максимову. Эта экспедиция — его крещение.

Дежурным я уже был и знаю, что это такое. Вот он вылез из обледеневшего спального мешка, потуже затянул сбившиеся бинты на руках, лязгая зубами от холода, стал натягивать ботинки. В ботинках-колодах бредет дежурный к очагу. А ты лежишь в тепле и встанешь к горящему костру.

Потрескивает огонь. Володя уходит к ручью, долбит наледь и кружкой набирает воду. Потом чистит картошку для супа. Клубни заиндевели, стучат по дну кастрюли.

На сегодня будет суп: вода, картошка и две банки тушенки. Когда дежурил я, то в суп решил добавить сухарей и мороженого луку. Ржаные сухари сделали суп кислым. Ребя а есть не стали. Сережа Айрапетьянц прожевал комочек •и горько проронил:

— Ледниковый кулеш.

— Сюда бы еще свечку покрошить. — Это был уже приговор.

Ребята выплеснули суп из кастрюли и принялись за чай.

Сегодня мне бы надо дежурить вторично, но Юра Баранов назначил Володю...

Рассеивается утренний сумрак. Я вылезаю из мешка и, прыгая по скользким от инея камням, разогреваю на огне ботинки.

— Что рано? — спрашивает Володя.

— Не спится.

Володя улыбаться не может. Губы у него потрескались. С носа облезает кожа. Он похудел за последние дни.

— Что ж ты к Максимову пошел, оставался бы в школе — спокойней! — говорю Володе.

—• Да ведь не везде хорошо, где покой, — отвечает он.

После экспедиции Володя поедет на высокогорную станцию. Там он пробудет целый год среди гор и безлюдья.

Розовеет Хан-Тенгри. Золотится кромка хребта. Уже видно солнце. Внизу, скрытые тенью, плывут облака. Там, в долине, они первые по /трам освещаются лучами. А здесь солнце придет сначала к нам, а потом уже согреет облака.

Сегодня мы пойдем к Хан-Тенгри устанавливать первый осадкомер. Второй осадкомер нам нужно установить в районе пика Победы. Вот с ним-то придется повозиться. Все детали покалечились при ударе об лед, погнулись даже стальные стойки.

Николай Васильевич торопится. На этот раз его торопливость понятна нам. Если задержимся хоть на день — нам не хватит продуктов. Когда продукты сбрасывали с вертолета, все концентраты, упакованные в бумажные пакеты, рассыпались по полю. И их склевали высокогорные галки... Этого мы и не рассмотрели тогда — в потемках...

(Омончание следует)

Л. КРИВЕНКО

3 I

I

Оаравеллы, расшатанные, скрипящие, облезлые, давно ходили по океану.

По расчетам молчаливого Колумба, землю должны были обнаружить на расстоянии 750 миль от Канарских островов. Расстояние это уже пробежали, но желанная земля все еще не выступала.

Расчеты, выкладки, предположения оказались спутанными. Привычные представления — разбитыми, собственное бытие — поколебленным.

Впереди по-прежнему пустынный океан.

Люди теперь видели впереди смерть, и каждый шаг вперед казался им ударом лопаты, копавшей общую могилу.

Матрос Родриго Триано, всегда веривший в свою счастливую «звезду» и в то, что должна же когда-нибудь фортуна повернуться лицом к человеку, твердо решил на этот раз выхватить у судьбы награду, обещанную командором тому, кто первым увидит землю.

Родриго чаще других висел на марсе и обшари-вал кренящийся то вправо, то влево горизонт.

Когда чего-нибудь сильно желаешь, то всюду ищешь, нередко обманываясь, приметы осуществления желаемого.

28