Вокруг света 1964-05, страница 10

по югу Сибири — лолустепному и ветреному — и замерзал в уральской тайге.

В 1958 году буровые вышки поднялись у Салехарда — на севере Тюменской области. И вот тут начинается история большой сибирской нефти.

Нет, в ту пору она еще не была открыта. И все же о ней заговорили сразу: был обнаружен газ. Ценный сам по себе, газ, как правило, сопутствует нефти, состоит с ней в теснейшем родстве.

Итак, нефть должна быть! Морозов одним «*•» первых поверил в Тюменское месторождение.

Долго длился поиск...

3

Низовья Оби суровы и сумрачны. Всюду, куда ни глянешь, только чахлый березняк, да кочки, да голые, вымытые метелями валуны.

Ветры здесь небывало яростны и прочны. Они идут с Обской губы, с берегов Ледовитого океана, ширятся и гремят на три стороны света.

...Ночью в такую вот метель по тундре полз вездеход. Он дрожал и захлебывался и, наконец, зарывшись в сугроб, заглох.

— Спекся! — сказал шофер. — Закуривай! — Он глянул в лицо Морозова и отвернулся. И вдруг закричал в отчаянии: — Я докладывал механику: мотор разболтался, ему «капиталка» требуется! Я толковал...

— Сколько до Салехарда? — негромко спросил Морозов.

— Двадцать километров.

— Н-да, ериключеньице! — сказал из глубины кабины геолог-новичок. — Что теперь делать будем, Иван Федорович?

— Закуривай! — усмехнулся Морозов. Нащупал в кармане «Беломор», вытряхнул из пачки папиросу и старательно размял ее. Потом он долго молчал — слушал ночь.

— Ветер слабнет, — сказал он, гася окурок. — Слышите? Часа через два метель кончится. Но тогда мороз завернет — не дай бог...

Он медленно и крепко потер ладонь о ладонь. Запахнулся. Натянул меховые рукавицы.

— В общем ждать бессмысленно.

— То есть как? — испуганно дернулся водитель. — А вездеход?

— Что вездеход? — грузно, всем корпусом, повернулся к нему Морозов. — Это, брат, не вездеход, а гробница... Да и вообще о машине раньше нужно было думать. Здесь мы ее не спасем. И себя тоже... Надо пробиваться к Салехарду.

Они вылезли из машины и сразу ослепли от снега — окунулись в свистящее месиво. Ветер забивал дыхание.

Геолог сказал:

— Двадцать километров — дико подумать! — Он пошатнулся, закашлялся. С трудом перевел дух. — Нет, я не пойду. Лучше отсидеться.

— Пойдешь! — сказал Морозов. Он сказал это жестко и хрипло, с трудом разлепляя губы.

Он двинулся во мглу, кренясь и проваливаясь в сугробы. Махнул спутникам:

— Давай за мной! Вплотную. След в след-

Потом метель угасла. Воздух загустел, стал звонок

и жгуч. И сразу ресницы и губы задубели, взялись колючим инеем. Полыхнуло сияние. Зеленый неживой огонь распался на небе и пролился в тишине. Легли ломкие тени — из края в край перечеркнули тундру, и казалось, нет этой тундре края.

Так они шли: впереди — Морозов, за ним след в след — двое. Вокруг плясали столбы зеленого света. Монотонно и нескончаемо похрустывал наст... Они пришли в Салехард на исходе ночи.

Морозов вывел людей из беды. Он всегда верил в силу свою и удачу... И всякий раз, бредя по завьюженной пустыне, он думал о нефти. Знал, что отыщет ее; не теперь, так позднее. Все равно найдет!

Но иногда приходили раздумья. Да, он умеет вести людей; они не зря ему верят. Но сейчас речь идет о большом, государственной важности деле, об огромной ответственности перед страной...

Начальник Тюменского геологоразведочного управления, седеющий, грузный, медленный в движениях, однажды сказал ему, щуря острые свои глаза:

— Знаешь, во сколько обходится государству каждая буровая установка? То-то... Затягивать разведку нельзя. Попробуем переместиться южнее, в Кондин-ский район. Там условия благоприятнее. Постарайся проникнуть в нижние горизонты, к более древним

₉ отложениям. Надо идти в глубину!

Вскоре вышки вознеслись над туманными берегами Конды. С удвоенной энергией развернулся здесь поиск: упорный, глубинный, пристальный... А затем — как всегда, почти внезапно — пришла удача. В бригаде бурового мастера Семена Урусова на участке Морозова ударила первая нефть.

Теперь поиск шел двумя путями: в тайге и бессонной тиши кабинетов. Мало было пробиться к нефти, предстояло еще определить масштабы и ценность месторождения. Этим и занялись геологи.

Тюменская область — крупнейшая впадина Европейского материка. Она опускается к морю. И всюду одинаковый рельеф, схожее строение пород.

И всюду признаки нефти; одни и те же для всей зоны. А значит, здесь единая нефтяная провинция.

Постепенно была создана новая геологическая карта области, доказывающая наличие мощного нефтяного месторождения, простершегося от Конды до Ямала, от Енисея до Уральских гор...

4

Утром, еще до света, я отправляюсь в знаменитую урусовскую бригаду.

— Края, само собой, не курортные, — задумчиво говорит шофер. — Чащобы, топи — одно слово, север! Но, между прочим, мне по нутру. Охота богатейшая! И вообще... Каждый сам выбирает себе дорогу!

Линялая синева, запах изморози. Шелест шин. Вспыхивают выхваченные фарами стволы. Ослепительные и плоские, они летят навстречу нам и пропадают за окнами кабины. До бригады Урусова от экспедиционной базы — 25 километров. Путь по здешним местам не простой, и шофер торопится к началу утренней смены.

Он словоохотлив и деловит, этот шофер. Большерукий, в лоснящемся ватнике, он говорит, не отрывая глаз от ветрового исполосованного мглой стекла:

— Раньше, само собой, трудно было: ни жилья путного, ни дорог... Однако обжились!

В этот момент грузовик сотрясается, разворачивается боком и медленно ползет под откос-

Потом мы яростно рвали рукоятку стартера и, задохнувшись, валились наземь, на скрипучую хвою.

Мы отдыхали под осенними звездами, они текли и блекли в вышине, и, глядя на них, шофер вздохнул.

— Звезды... Когда мы в первый раз перевозили оборудование к урусовсхой скважине, тут, брат, были дела... Помню, застрял я в болоте — один, в феврале. Чую: дело гиблое. Замерзаю. А вокруг — пустота! Ни звука, ни огня, только звезды — ледяные, колючие... Посмотришь на них, и еще холодней становится. И в ушах словно бы песня какая-то все звенит, звенит, наплывает издалека... В общем спасло меня то, что машина грузовая, понимаешь? Дощатый кузов... Рванул я доску с борта, а руки уже слабые, костяные. Плеснул бензину, а сам плачу. Греюсь и плачу. И машину жалко, и себя жалко, и деваться некуда. И так до зари.

Шофер резко поднялся. Отряхнул ладони.

— Кузов потом пришлось за свой счет ремонтировать. Но это по совести... — Он шагнул к радиатору. Рванул стартер. — Такие дела... А сейчас — что ж... Можно сказать, одно удовольствие...

Три раза останавливались мы, три раза — за недол-

8