Вокруг света 1964-05, страница 54

— У многих индейцев по нескольку жен, — объясняет Маурилио. — Местным женщинам приходится делать все. Иные даже охотятся не хуже мужчин. Видите!..

По тропинке между хижинами тем временем чинно шествует семейство: мужчина, за ним гуськом три женщины, за спиной у каждой ребенок, в руках тяжелые плетеные корзины.

Мы подходим к хижине индейца Монико. Хозяин, мужчина лет пятидесяти, в белой навыпуск рубахе сидит у входа и строгает палку. Рядом играют дети, хлопочут по хозяйству женщины.

Жены Монико в разговор не вмешиваются. Их жизнь подчинена строгим неписаным правилам. Принять участие в беседе они могут только с разрешения мужа. А если мужчины собрались в хижине, то жены могут войти лишь с позволения хозяина.

Монико встречает нас доброжелательно, охотно рассказывает о своей жизни. Маурилио быстро переводит его слова на испанский.

— Это все мои жены, — с гордостью говорит Монико. — Кроме пяти постоянных, были еще две временные.

— Всю жизнь живете в этой хижине?

— Были годы, когда две жены жили в другой, — отвечает Монико. — Поближе к посевам. Но на праздники они приходили сюда.

Голые ребятишки, обступив нас, внимательно слушают, что говорит отец.

— Все они носят мою фамилию. — Монико показывает на своих сыновей и дочерей. — Неважно, кто от какой матери, они уважают моих жен, как родных матерей.

— Слушай, Монико, нужно много денег, чтобы содержать такую семью, — с улыбкой замечает Маурилио.

— О да! — расцветает индеец. — Каждый вторник, когда в поселке режут скотину, я покупаю мяса на пятьдесят песо и делю поровну. Жены знают, что я справедлив к ним.

— А много приходится им работать? — спрашиваю я.

Монико задумывается.

— Много... Очень много. В общем они дают мне больше, чем я им. Без них у меня не было бы хозяйства.

* * *

Хижина брухо, местного колдуна, ничем не отличается от остальных. Мне кажется почему-то, что я увижу сейчас порывистого человека в ярких одеждах, с гремящим бубном в руках — словом, шамана.

— Войдите, — отвечает нам глухой голос.

У человека, сидящего, поджав ноги, на земляном полу, хмурый и отрешенный вид, глаза опущены. На плечи накинуто одеяло, на голове красно-синяя повязка. Отвечает он, так и не поднимая глаз от земли.

У него, брухо, здесь большая власть. И дело не только в религиозных чувствах индейцев. Брухо еще и лекарь, причем единственный в округе.

— Я лечу больных только в понедельник, вторник, среду и воскресенье, — хмуро говорит брухо. — В остальные дни запрещено богом. Нельзя лечить ночью; до рассвета дух покидает тело.

У ног брухо на циновке лежат зерна кукурузы. Иногда он берет их в горсть, бросает на циновку, рассматривает зерна все тем же отрешенным, пустым взглядом, снова бросает. Я внимательно всматриваюсь в лицо брухо, но так и не могу определить его возраста. Говорят, никто не знает, сколько ему лет.

— Давно вы занимаетесь врачеванием? — спрашиваю я.

— Давно, очень давно.

— А где же вы научились этому?

— Нигде! — твердо отвечает знахарь. — Однажды ночью ко мне явился бог и святая дева Мария. Они показали мне травы, много трав. С тех пор и лечу.

Маурилио подтверждает, что старику известно око

ло шестидесяти лечебных трав и листьев. «Пользует» он также и чисто колдовским способом. «Рецептов» немало. Можно, например, приложить к телу больного куриные яйца, а затем зарыть их в землю, чтобы болезнь пропала. «Помогают» также перышки индюка, если их приложить к больным местам...

Но прежде чем приступить к лечению, брухо гадает. Берет кукурузный початок и аккуратно выковыривает зерна из одного ряда по горизонтали. Потом расстилает на циновке белый платок и читает молитву, известную только ему одному. Голос его то взвивается до высокой ноты, то падает и звучит монотонно. Наконец он бросает зерна на белый платок и по их расположению «читает» судьбу больного.

— За лечение беру недорого, — говорит брухо. — Два песо. Но если зерна рассказывают, что я не смогу вылечить человека, то я ему прямо об этом говорю

и советую ехать в город, к врачу.

* * *

Когда мы выходим от брухо, на тропе нам встречаются две женщины. У одной из них слезятся воспаленные глаза.

— Лечиться идут, — с горечью говорит Маурилио.

...Сам Маурилио, так же как и брухо, как и все другие взрослые жители поселка, остался бы неграмотным, если б не случай. Однажды Маурилио, тогда еще мальчик, вместе с отцом отправился на базар. Там отец выпил лишнего и подрался. Его увели полицейские, а Маурилио определили в детский дом, где маленький индеец научился читать и писать. Когда он кончил школу, его пригласили на работу в Национальный индейский институт.

— Пока что мы не можем соперничать с брухо, — объясняет Маурилио. — Если бы нам отпускали больше денег, другое дело. В поселке или поблизости был бы врач.

— Ну, кое-что вы все-таки делаете, — замечает Хулио.

— В некоторых поселках строим школы.

Ему ли, индейцу Маурилио, не знать, как много нужно приложить усилий, чтобы справиться с нищетой, отсталостью, безграмотностью его соплеменников! Энтузиастов, подобных Маурилио, в Мексике немало. Национальный индейский институт, возникший в 1949 году и объединивший прогрессивных государственных, общественно-политических деятелей и ученых, старается улучшить хозяйство, поднять благосостояние индейских народов Мексики. Но для этого нужно много средств, а государственные ассигнования очень скромны. Страна небогата, и экономика ее находится в зависимости от североамериканских монополий.

...Школу — длинную, как сарай, хижину, покрытую пальмовыми листьями, — мы увидели на окраине селения. Уроки в этот жаркий, сухой день проходили на поляне. Несколько десятков школьников сидели на бревнах, слушали учителя.

Маурилио смотрел на детей с улыбкой. Немало усилий положил он, чтобы создать эту школу. Мешало не только отсутствие средств. Старики индейцы и брухо противились этому новшеству: «Жили без школы, проживем и впредь».

А на поляне учитель спрашивает детей по-испански:

-— Сколько у человека рук?

— Две! — хором отвечают ученики.

— Голова?

— Одна!

Учитель объясняет новые слова. Потом все поют песню на испанском языке. Лица маленьких индейцев оживленны, черные глаза блестят.

Урок окончен. Учитель выстраивает детей в колонну и ведет к мачте, на которой развевается трехцветный мексиканский флаг. Один из учеников, очевидно самый достойный, спускает флаг.

— До завтра, учитель!

Поляна быстро пустеет. Дети на ходу повторяют:

— Ноги —- две! Руки — две! Голова — одна!

48