Вокруг света 1964-05, страница 51

человеческий рост, переплетались над ним, гроздья крупных и круглых розовых ягод касались его лица. Фазан, пестрый и радужный, проскользнул мимо, провалился в следы дикого кабана и с треском взлетел над кустами. Гелиотропы и гребенщики цвели на светлых полянках, акации и курчавки обступили затхлые лужи. Серебристые джиды, легкие, похожие на прозрачные шатры, с тонкими листьями, неодуваемо висели над илийской водой, и сквозь них проглядывали Небесные горы.

Он выехал к затону. На песке наливались водой •следы прибалхашского тигра, лежали какие-то серые кочки с черными длинными иглами. Кочки на глазах оживали: илийские дикобразы торопливо скрывались в траве. Всюду мелькали зеленые и синие ящерицы, убегающие к затону.

Там, в глубине затона, лежали тени, и это были тени Небесных гор.

У берега Или поскрипывал большой неуклюжий баркас, около него суетились казаки с Илийского пикета.

Семенов спросил у молодого русоволосого боцмана:

— Где строили такой громоздкий баркас?

— На озере, на Балхаше, — ответил боцман, радуясь, что здесь встретил человека, который, видно, хотя и начальник, а всем интересуется.

Семенов расспросил про Балхаш: велик ли он, глубок ли, легко ли плавать по этому озеру?

Боцман объяснил:

— Баркас-то мы сработали три месяца тому не будет. Плыли по озеру две недели, встречные ветры мешали. Озеро не то чтобы глыбко, а все-таки. Сажен восемь на круг, есть места и помельче. По берегам камышовые заросли, азиатцы их тугаями зовут. Тигры в тугаях скрываются. Самое дхя них разлюбезное место. Когда из озера в устье Или вошли, то вверх

уже бечевой тянули. Два месяца до Илийского пикета шлепали. Да ничего, дошли...

Это «ничего, дошли» прозвучало и просто и горделиво.

— Завидное путешествие, — сказал с уважением Семенов.

Переправа через реку продолжалась до вечера. Тарантас перевезли на плоскодонке, а Петр Петрович с казаками переплывал на лошадях. Плыли тесной толпой, поддерживая друг друга за седла, и все же чуть-чуть не утонул один из копаль-ских казаков. Казака закрутил водоворот, но он успел ухватиться за лошадь соседа.

От реки Или до русского поселения Верное оставалось еще два перегона. Семенов снова сел в тарантас, не в силах оторвать взгляда от передовой цепи Небесных гор — Заилийского Алатау. Ему стало грустно, что он не художник, и не ему придется зарисовать контуры Заилийского Алатау, и что он, возвратившись, никому не сможет показать эти горы. Чтобы горы почувствовать, их нужно было видеть. Он записал в дневник:

«Во все время нашего перегона от Илийского до Алматинского пикета мы видели перед собой колоссальный Заилийский Алатау. Хребет этот простирается от востока к западу более чем на двести верст, поднимаясь в своей середине до исполинской высоты. По самой середине его возвышается трехглавая гора, имеющая более четырех с половиной тысяч метров абсолютной высоты. На самой вершине этой горы снег не держится на темных крутых обрывах, но на соседних вершинах снега очень много, по крайней мере так, что на стоверстном протяжении середина высокого хребта кажется покрытой вечным снегом...

Пс мере приближения к Алматинскому пикету день уже склонился к вечеру и все предгорье Заилийского Алатау скрылось в застилавшей его оболочке сухого тумана, за которым скрывались все контуры хребта, представлявшегося до высоты 3 ООО метров однообразной темной исполинской стеной; но весь снежный его гребень от 3 до 5 тысяч метров, где уже не было тумана и где

атмосфера была совершенно безоблачна и прозрачна, был освещен лучами заходящего солнца, которые давали снегам очаровательный розовый оттенок, и виден с необыкновенной отчетливостью во всех мельчайших контурах. Нигде в Евразии мне не удалось видеть так близко высоких гор...»

Слова и краски остывали на кончике карандаша. Живая поэзия мира уходила от воображения, отказывалась лечь сухими и черствыми фразами на бумажный листок.

На какую-то долю секунды перед ним мелькнула фигура Пушкина в черной крылатке, с обнаженной курчавой головой, с цилиндром в откинутой левой руке. Ему еще в детстве удалось дважды увидеть на улицах Санкт-Петербурга своего любимого поэта.

— Пушкина бы сюда — лицом к лицу с Небесными горами, — сказал он.

— Ты что-то говоришь, барин? — обернулся казак, сидевший на облучке тарантаса.

— Что? Я? Нет.

— Сейчас прикатим на Алматинский пикет. А горы-то, ахти ты, господи, боже мой! — воскликнул казак и пустил вскачь лошадей.

«Действительно — ах ты, господи, боже мой!» — подумал Семенов.

К поселению Верное он подъезжал уже в сумерках. Сумерки, сгущаясь, заволакивали окрестности, дегтярная темнота заливала ущелья и скалы Небесных гор, только вершины тусклым кованым серебром снегов освещали небо.

Горы казались еще выше, величественнее и недоступнее.

(Окончание следует)

45