Вокруг света 1964-05, страница 50

Ночью Адамсырт, казалось, не обратил внимания на его робкую просьбу послушать киргизские легенды и песни.

Старый чабан Наурбек провел большим пальцем по бараньим жилам домбры, и она жалобно вскрикнула. Тревожный звук заскользил в сумерках, и Наурбек протяжно запел. Хриплые слова срывались с его облупленных губ, жалуясь и скорбя. Ритм песни стал убыстряться, нарастать, как топот конских табунов. Чудились всадники, скачущие по ковыльной степи.

Наурбек пел о неизвестном Семенову герое киргизских степей — Махамбете, предводителе народного восстания.

«...Хан обозвал нас голодными собаками, ворующими чужое мясо. И приказал задержать нас, как бунтовщиков. Против нас выступил ханский родственник султан Ходжа.

Исатай и я говорили восставшим:

— Нас еще мало, а ханские отряды сильны. Но пусть их больше, чем нас, мы будем сражаться.

Мы укрепили свой аул. Семь дней стоял султан Ходжа перед нашими укреплениями и все же не решился напасть. И предложил нам Ходжа вступить в открытый бой. И хотя нас было втрое меньше, мы согласились. Мы вышли из аула. Но так велика и страшна была наша ненависть, что Ходжа отступил, не приняв боя. Эта первая бескровная победа окрылила нас. Исатай решил захватить ханскую ставку и заставить Джангира выполнить наши требования. Тогда испуганный хан прислал письмо.

«Вернитесь обратно, разойдитесь по своим аулам, я обещаю вам свою помощь», — писал хан.

Я не поверил его лживым обещаниям. Обещания хана всегда лживы. Я сказал Исатаю:

— Если ты наступил на хвост змее, раздави ее голову...

Исатай не послушался. Он повернул обратно, не захватив ставки Джангира. А хан нарушил свои обещания. Тогда мы стали захватывать ханские земли и скот, нападали на кочевья и аулы. Мы уже были у ханской ставки. Я опять говорил Исатаю: наступивший на хвост змеи должен раздавить ее голову. Исатай заколебался.

Случилось то, чего я боялся. Джангир собрал сильный отряд, после трех сражений мы были разгромлены и отступили к реке Уралу. Переправились через реку и ушли в степи.

Я опять коня оседлал, Как орел, я в степях летал. Созывал на борьбу друзей, Говорил, чтобы хан-злодей Не топтал бы нас и не рвал, Как голодный степной шакал...»

...Была уже ночь, когда Наурбек пропел сказание о Махамбете.

Он опустил на колени домбру, покосился на Адам-сырта. Молодой султан сидел неподвижно, со строгим, но равнодушным выражением на презрительно сжатых губах. Тени чабанов покачивались на траве, серая пелена эбелека сползала к песчаному берегу Коктала.

— А Махамбет был настоящим степным акыном, — сказал неожиданно Адамсырт. — Но он был бунтовщиком. Вот почему он потерял голову прежде, чем спел все свои песни...

3

На рассвете тарантас снова загремел по каменистой дороге. Сопровождающие казаки то обгоняли Семенова, то отставали, охотясь на дроф.

Степь изменилась. Передние цепи Семиреченского Алатау сменились лиловыми холмами. Появились барханы, заросшие саксаулом, и барханы из чистого, крупного, соломенного цвета песка.

Из песков били темно-зеленые фонтанчики селина, в западинках и лощинках лиловели листья гусиного мака, вырезные листья ферулы почерневшими кружевами лежали в пыли. Дикая роза рассыпалась от легкого

прикосновения, тамариск, оудто опрыснутый алюминиевым раствором, склонился над солонцами.

Наметанным глазом ботаника смотрел Семенов на погибающие от зноя травы, потом остановился на кромке саксауловых зарослей.

Печален и бесприютен был этот низенький саксауловый лес. Толстые корни изгибались, словно мертвые змеи, и были они твердыми, как гранит. На кончиках голых ветвей торчали зеленые кисточки — жалкое подобие листвы. Кругом валялись сухие скрюченные сучки. Петр Петрович наступил на один из них. Сучок испуганно рванулся из-под ноги, пополз в сторону. Семенов вздрогнул, но тут же рассмеялся и взял в руки песчаного удавчика. Покачал его на ладони, положил на бархан. Удавчик стал ввинчиваться в песок, на бархане осталась извилистая полоса.

Семенов собрал большую охапку растений, перенес к тарантасу. Казаки посмеивались в усы: причуды господина путешественника забавляли их.

— Скоро будет Или? — спросил Семенов у старшего казака.

— К вечеру бы добраться, да только вот... — замялся старшой.

— Что вот? Договаривай.

— Боюсь, барин, черной бури. Воздух дюже тяжелый да темный.

Воздух действительно становился тягучим, слоистое марево сгущалось, словно расплавленное стекло. Гребни барханов завихрялись смерчами, задул южный ветер.

— Ложись в тарантас, барин. А мы тя укроем брезентом.

С юга дул с нарастающей силой ветер, вздымая, клубя и волоча по небу черные тучи. Взвизгивая, проносилась щебенка, подпрыгивали камешки, крутились клочья выдранных трав. Ястреб бесполезно махал крыльями, пробиваясь сквозь ветер. Птицу подбросило кверху,, стремительно потянуло вниз и ударило о песок. Мертвую, ее волокло, и переворачивало, и заметало песком. Казаки уложили лошадей на землю, укрылись за их спинами: над людьми и животными вырастали песчаные сугробы.

Семенов плотнее завернулся в брезент. Песок стучал по брезенту, со стеклянным шорохом проникая сквозь плотную ткань, хрустел на зубах, обжигал скулы, шею» грудь, заползал в рот и глаза.

Над Семеновым, над распластанными казаками и лошадьми, над Киргизской степью ревела черная буря.

Она затихла только к вечеру. Казаки отряхнулись, запрягли лошадей.

Внимание Семенова привлекли яркие синеголовики. Хрупкие цветы выдержали черную бурю и теперь весело подмигивали из серой пелены песков.

Опираясь на палку, Петр Петрович поднимался по порфировому склону кряжика. Вместе с ним поднимались и белые облака. С каждым новым шагом облака расширялись, раздвигались, росли. Только в одной части неба они взметнулись трехголовым пиком, и пик этот блистал твердой и свежей белизною.

Семенов поднимался — облака становились выпуклее, словно отделялись от неба. Они уже перечеркивали весь горизонт с востока на юг, а по линии горизонта рождались все новые белые тучи. Синие и зеленые пятна и полосы на них углублялись и набухали.

Семенов взошел на вершину. Впереди колыхалась широкая рыжая масса реки Или, и тогда он вдруг понял: да, перед ним Небесные горы.

Ошеломленный, он поднял шляпу над головой:

— Здравствуй, Тянь-Шань!

Он наклонился вперед, ощущая всем телом желание оторваться от земли и полететь навстречу долгожданным Небесным горам.

— Здравствуйте. Небесные горы!

Весь этот день чувство полета и душевной приподнятости не покидало его.

Не выдержав медлительной езды в тарантасе, он поскакал верхом на берег Или.

С появлением Небесных гор и мир, окружающий Семенова, резко изменился: до всего хотелось дотронуться рукой. Заросли барбариса, втрое превышающие

44