Вокруг света 1964-09, страница 41

семь стрел брал. Возвращался — сорок белок нес, все семь стрелочек целы.

Характером смирный, но на руку крут был, коль несправедливость. Не один покручатель башку свою от него в лапах носил.

После ярмарки полна изба у Зырянова. Обиженные к нему собирались.

— Карош, ох, карош Мишка! Огненной воды и капли не брал, а сам теплый. Где, как не у него, отогреться. Друг он эвенку.

Жил, однако, Пироженко Василий Савич, ух, какой человек! Врали, нет ли про него, самого батьку царя забидеть хотел! Он купцов не любил.

Приезжал губернатор. Эвенки к нему с дарами да с поклонами.

Сами ходили, семьи водили, помочь просили. Не помог.

А вот Василий Савич к губернатору на зов не пошел.

— Ежели я ему нужен, пускай ко мне идет.

Очень серчал губернатор.

А потом помирать эвенки стали, шибко болели. Болезнь шаманы пугали — не помогло.

А Пироженко, Зырянов да другие помогли. Лечили, по тайге бродили, хоронили померших, по чести, по обычаям старым. Друзья они эвенкам.

Новый нарот шибко много в тайгу пошел. Зырянов-то с Сави-чем лавочки общественные открывать стали. Вноси пай — и можешь покупать все что надо. Эвенку хорошо, охотнику хорошо. Купцам люто плохо!..

Рисунок П. ПАВЛИНОВА

„СТОЛИЧНЫЕ" ЗНАКОМСТВА

В магазине промхоза я познакомился с Петром Владимировичем Сычогиром. Он только вчера вернулся из тайги с осенне-зимней охоты.

— Сколько белок добыли, Петр Владимирович? — спрашиваю.

— Однако, паря, пятьдесят семь бунта.

— Тысяча сто сорок, ого!

— Мало, паря, раньше больше добывал.

Я видел его вечером на концерте в клубе. Два часа без перерыва молодежь Ербогачена вела самодеятельный концерт, и два часа зрители ни разу не поднялись с мест, шумно откликались на шутку, веселую сценку, острое словцо, от души хлопали артистам.

Старый охотник сидел недалеко от меня. Я видел, с какой непосредственностью, даже жадностью, следит он за каждым номером.

Позднее Георгий Павлович Ма-сягин скажет мне:

— Я еще нигде не видел такой тяги к искусству, как здесь. Народ может слушать наших самодеятельных артистов часами. Кстати, то же самое и с лекциями. Интерес ни с чем не сравнимый. Жаль только, за четыре года, которые я работаю секретарем парткома, не удалось заманить к нам на выступление ни одного артиста. Да, кажется, их и раньше не было у нас в гостях.

— Однако, паря, в клубе слышал, как мой внук пел? Шибко карашо, ага? — говорит Петр Владимирович. — Вот, паря, еще один внук, оленевод, колхозник и охотник тоже.

Я знакомлюсь с невысоким молодым пареньком. Зовут его Иосифом.

— Однако, в стада оленьи еду, домой. Погостюйте, — предлагает он.

— Поезжай, паря, поезжай. Прибежишь в Москву, расскажешь, как эвенк живет, — поддерживает внука дед.

— Почему же не поехать? — соглашаюсь я. — Далеко это?

— Тунгуской олени быстро добегут. Айда!

НЕДАЛЕКО ОТ МОСКВЫ

Лежу на нартах, завернувшись в волчью парку. Лохматый воротник, лицо, ресницы покрылись белым инеем. День на исходе... И солнце медленно покачивается на островерхой грядке тайги. Мороз под пятьдесят. Деревья над Тунгуской будто бы остекленели. Кажется, крикни в эту безмолв-ность — и мигом рассыплется день на тысячи звонких льдинок.

Пар от нашего и оленьего дыхания висит над дорогой длинной-длинной нетающей полосой. Точ

35