Вокруг света 1964-09, страница 43

ми, и мелодично звучит в ночи конгилон, маленький колокольчик на шее старого оленя.

Утром в чуме гудит печурка, заваливая хонар голубым мягким дымом, горьковатое сизое облачко от трубочки Дмитрия Егоровича висит у входа, пыхтит на огне чайник,' Евгения Петровна месит гесто для колоб — маленьких круглых хлебцев.

Я сбрасываю с себя шкуру, здороваюсь с хозяевами и чувствую во всем теле, в каждой клеточке буйную радость жизни. Руки мои, лицо, одежда пахнут свежим запахом еловых ветвей.

Хозяин улыбается:

— Однако, охотиться будем? Ребята мои оленей глядеть побежали. Вернутся — в лес надо идти. Белку стрелять, за соболем бегать...

Одеваюсь, натягиваю унты, шарю вокруг себя, пытаясь найти свою шапку. И куда она запропастилась? Разбираю груду шкур, и вдруг они начинают шевелиться, пыхтеть, и передо мной появляется кругленькая, чуть раскосая потешная рожица с черненьким хохолком.

Рожица таращит на меня глаза, а в них так и прыгают хитринки-озорники.

— Ты кто? — спрашиваю.

— Гошка! А ты?

— Дядя.

— Я спал, ты приехал, да?

— Да.

Гошка вылезает из-под шкур. Ему лет шесть, глазенки быстрые, веселые. Он улыбается белозубо, задиристо.

— Пойдем умываться, — предлагаю я ему.

— А ты снегом моешься? -

— Да.

— Снег помягче, смотри, выбирай. Порезаться можно. Понял?

— Понял.

— Ну пошли.

Мы выходим из чума. Тайга стоит белая, неподвижная. Молоденькие листвинки и березки гнутся под белыми копешками снега. Горит костер. На тагане в котле булькает варево. Гошка заглядывает в котел.

— Бабушка хирбу готовит. Вкусна-а...

Вспоминаю, что такое хир-ба. А! Мясной эвенкийский суп!

Где-то в чаще сухо потрескивает валежник, шуршит снег — олени копают ягель.

— Кухтой умываться будем, — говорит Гошка и начинает трясти березку. Я помогаю ему.

С дерева на нас падает мягкое облако снега. Мы смеемся, захлебываясь холодной искристой пылью.

Пригоршнями черпаем снег, трем руки, лица. Капельки влаги застывают на ресницах.

В чуме Евгения Петровна накрыла стол — маленькую гладко выструганную столешницу на крохотных ножках.

Мы пьем густое, прохладное кумни — оленье молоко, закусывая его пахучей, поджаристой ко-лобой.

Иосиф с Анатолием вернулись из стада и быстро по-эвенкийски что-то рассказывают отцу. Гошка подсовывает мне надкусанный им кусок сахару. Мы друзья, и я принимаю подарок, в свою очередь угощая его моим надкусанным куском.

вые «водны» и «плотины» достигают в некоторых местах толщины 270 метров.

...Другую волну поймал объектив у берегов Калифорнии. Здесь на тихоокеанских курортах большой популярностью пользуется «гавайский» спорт — скольжение на досках по волнам.

— Снег, однако, глубокий в тайге. Собаки на охоту побегут ли? — говорит Иосиф, вкусно отхлебывая из кружки густой чай.

- Побегут, застоялись, — говорит Анатолий.

— Им размяться надо, — заявляет Гошка.

Дмитрий Егорович согласно кивает головой.

Мы снова с Гошкой в тайге. Пока старшие готовятся к охоте, Гошка посвящает меня в таежники.

Амаку не бойся, — строго говорит он. — Амака зимою спит. Летом я его сам боюсь. — И предлагает: - - Давай на тот берег Тунгуски уйдем, а?

— Зачем?

— А там у меня мамка и отец. Я тебя проведу, туда тропочка есть.

— А как звать твоего отца?

— Валентин Манго.

Я много слышал о нем. Валентин охотится вместе с женой, дочерью Дмитрия Егоровича. Так вот он какой, сын одного из лучших охотников района!

— Дядя, мамка моя белую белку добыла.

— А почему она белая? — спрашиваю.

Не знаю... Папа говорит, что так редко бывает. Очень хорошо глядеть надо, чтоб белую белку убивать!

Я поражаюсь памяти и смышлености этого мальчонки. В тайге он ведет себя так же, как его сверстник-горожанин в своем детском саду. Гошкины игрушки — белая кухта на деревьях, следы настоящей белки, охотничьи собаки, оленята и еще сотни интереснейших «игрушек».

Еще год-два, и дед или отец возьмут его на охоту. Стрелять он уже умеет сейчас.

— Дядя, пойдем, я что-то покажу, — таинственно говорит Гошка.

Мы идем глубокой оленьей тропой. Мальчонка впереди, я за ним. Неслышно опадает с деревьев кухта. Косые лучи поднявшегося над тайгой солнца золотят верхушки деревьев.

Гошка останавливается у широкого распадка. По склону сбегают вниз редкие деревья, молоденькие белые сосенки и елки, снег глубок и как-то необыкновенно легок. Каждый сугроб будто упавшее на землю облако.

На самом дне распадка поблескивают и искрятся голубые наледи родников. Их очень много, они буравят снежный наст, подтачивают сугробы, блестят меж негустого марника, а над ними покойно покачивается сквозная дымка пара. На ветвях больших деревьев, на лапах сосен и елок длинные пушистые нити инея...

— Видишь, дядя? — шепотом спрашивает Гошка.

— Чго?

— Это звезды, у них тут дом...

37